Июнь — время выпускных. Для кого-то это праздник со слезами на глазах, а для кого-то — с ехидной ухмылкой: «Наконец-то!» Среди последних — не обязательно те, кого откровенно травили в школе. Это могут быть дети из так называемых нарциссических классов, которые не подвергались жесткому буллингу, но тоже испытали много неприятных минут от общения с одноклассниками. Рассказываем, что такое групповой нарциссизм, как его развитию способствуют педагоги и даже родители, почему причина травли — не ребенок, а, скорее всего, класс. И как «легкий» групповой нарциссизм может переродиться в серьезную травлю? А еще пофантазируем о том, что могло бы случиться с героями фильма «Чучело» дальше.
Предупредим: эта статья не о жалобах на плохих учителей (им и так немало достается и от «деточек», и от родителей) или на «не таких» одноклассников. Но не все отдают себе отчет в том, что психотравмы, полученные в школе, зачастую перекрывают даже «родительские» либо значительно усиливают их. Так что мы сегодня поговорим о плохом.
Те, кто до щемления сердечной мышцы ностальгируют по школе, имеют на это полное право. Вероятно, им и правда повезло. Но этот текст не для них, а для тех, у кого воспоминания о школе вызывают по крайней мере противоречивые чувства. А сначала — для понимания проблемы — довольно большое лирическое отступление. Простите.
Наболело
Ваша покорная слуга училась в школе в 1990-х. Правда, не в российской — в казахстанской. Открытого буллинга в нашем классе не было, если исключить то, что сын классной руководительницы (между прочим, ученик нашего класса, хотя обычно это запрещено уставами школы) регулярно обзывал мою подругу неприятными словами, относящимися, как ему казалось, к ее внешности. И ничего ему за это не было, разве что дежурное «ай-яй-яй» от мамы. У подруги, кстати, на этой почве развились комплексы.
Еще с нами училась славная троица девиц, которые задавали тон всему классу — «привилегированному» в потоке (считалось, что в нем учились самые умные, ведь класс был «математическим»).
Именно они определяли, какие мероприятия будут для класса интереснее, кто из учеников талантливее, добрее, красивее и вообще лучше, чем остальные, приближая их к себе или отдаляя. Те, кто не хотел подчиняться «элите», становились кем-то вроде изгоев. Классный руководитель тесно общалась со «святой троицей» и всячески способствовала их «инициативе», подчас даже прилюдно подкалывала вместе с ними некоторых странных, по их мнению, учеников. Например, мальчика, который заикался.
Из этого класса я потом перешла в другой, более «глупый», нематематический, и выдохнула: никаких «планок», до которых надо было непременно дотягиваться, там не было, все общались дружно, а если даже смеялись над кем-то, то как-то совсем иначе. Помню, как бывшая классная руководительница, кажется, еще долго таила на меня обиду и на переменах подходила с вопросом: «Чего перешла-то?» В самом деле, чего? Ведь ее класс самый лучший!
Мне думалось, что такая ситуация была у меня: 1990-е годы, маленький город, все такое. Увы, нет.
Нечто похожее повторилось с моей дочкой, когда мы из Санкт-Петербурга временно переехали в совсем не заштатный, казалось бы, Севастополь. В силу обстоятельств там пришлось отучиться три последних класса. Менталитет местной школы (несмотря на почетное звание одной из лучших гимназий города-героя) разительно отличался от «культурностоличного», где все девять лет прошли вполне спокойно.
«Промучившись» в одном достаточно агрессивном классе новой школы, через год перешли в другой, и ситуация изменилась — с одноклассниками. Но радоваться было рано: буллингом, как оказалось, занимаются не столько ученики, сколько… классный руководитель (и даже некоторые «особо приближенные» родители). Это было шоком. Отстаивание своих прав — сначала робкое, затем посерьезнее, с обращением к юристу (!) — ни к чему не привело: наоборот, только ухудшило ситуацию.
Ну да ладно, этот подробный рассказ нужен для того, чтобы донести до читателей: школьный буллинг начинается не с избиений в темном коридоре, макания в унитаз и неприкрытых издевательств. Это и ситуации, когда одни дети имеют право диктовать другим, что им делать и как себя вести, кто лучше, а кто — хуже, и травля со стороны учителей.
О таком скрытом буллинге не пишет, кажется, никто. А ведь подобные ситуации могут наложить большой негативный отпечаток на всю жизнь человека, даже если не перейдут в уголовно наказуемую стадию. Еще цель этих букв — развеять миф, который до сих пор существует в умах: причина буллинга — не ученик, а скорее класс (иногда — и его руководитель). Об этом говорят все психологи и социальные педагоги.
Например, известный педагог-психолог Людмила Петрановская в своей лекции рассказала: «Это иллюзия, что для [роли козла отпущения] надо быть каким-то особо ненормальным. <…> В общем и целом причина травли — не в особенностях жертвы, а в особенностях группы. Один и тот же ребенок может быть изгоем в одной группе и своим в другой. Или перестать быть изгоем в той же самой за короткий срок — скажем, после смены классного руководителя».
Да, некоторые категории детей «буллят» чаще, но обвинять их — примерно то же самое, что винить жертву насилия в том, что она слабее агрессора, ведь физически слабых людей чаще бьют, чем сильных. Как и в вышеописанных примерах, проблемы заканчиваются (или, наоборот, начинаются) со сменой класса либо школы.
Итак, говорить будем не столько об откровенном буллинге (о котором написаны тома), сколько о скрытом, с которым сталкивалось гораздо больше людей.
При чем здесь исследователь фашизма?
Немецкий социолог Эрих Фромм прославился тем, что перевел психоанализ Зигмунда Фрейда на социальные рельсы, применив его идеи (а заодно модернизировав) к психологии не конкретного индивида, а общества в целом. Еще он изучал психологию фашизма.
Фромм родился в 1900 году в ортодоксальной еврейской семье в Германии. И когда к власти пришел Адольф Гитлер, вынужден был переехать в Женеву. После победы над фашизмом изучением того, «что это было» и «как немцы дошли до жизни такой», занялись очень многие социологи и психологи.
Фромм соединил личностное с общественным и получил «универсальную формулу» формирования так называемой авторитарной личности — индивидуумов, из которых состоит авторитарное общество. Но мы сейчас не об этом, а о «краешке» его теории, связанной с понятием коллективного нарциссизма. Свою концепцию Фромм среди прочего изложил в двух фундаментальных работах — «Анатомия человеческой деструктивности» и «Бегство от свободы».
Позже термин «коллективный нарциссизм» отделился от теории, связанной с фашизмом и формированием авторитарных режимов, и стал самостоятельной терминологической единицей. Коллективный нарциссизм характерен для социума, независимо от политического строя, идеологии. В целом это просто слово, описывающее психологические характеристики очень многих групп — не только связанных одной расой или этносом, но и религией, социальным классом, статусом, культурными ценностями и так далее.
И да, коллективный нарциссизм — это не патология, если он не переходит определенные границы. Например, этот феномен связан с такими положительными явлениями, как патриотизм, с достижениями в области науки и техники у групп инженеров и ученых. Но повторимся: все это возможно, если коллективный нарциссизм не перерастает в крайние, уродливые формы.
Модель общества
В 1988 году американские психологи Роберт Рэскин и Говард Терри выделили семь факторов патологического нарциссизма (у индивида) как такового. Среди них: властолюбие, чувство превосходства, эксгибиционизм (не обязательно связанный с сексуальной сферой, но и с «духовной» — например, желание «обнажать» свои глубоко интимные чувства перед окружающими, громко взывая к сочувствию), восприятие хорошего как должного, тщеславие, тенденция к эксплуатации чужих ресурсов и самоуверенность. Не все понимают, что за пафосным фасадом скрывается глубоко неуверенный в себе человек, опасающийся только одного — что его несовершенство, за которое он испытывает огромный внутренний стыд, разоблачат.
Чувством превосходства нарцисс просто защищается от стыда, ища «подпитку» в других, которые будут им восхищаться и от которых можно черпать «ресурс», заставляя их чувствовать собственную «плохость». Поэтому нарциссы — хорошие манипуляторы: они взаимодействуют с другими людьми таким образом, чтобы те чувствовали себя никчемными.
Примерно то же самое — с групповым нарциссизмом, перешедшим из нормальной в патологическую стадию: например, из патриотизма — в фашизм, из обычной религиозности — в сектантство.
Когда некая группа «чувствует» свою внутреннюю уязвимость (у общества, как и у отдельного человека, может быть низкий и высокий уровень самооценки), она стремится ее компенсировать. Чем сильнее ощущение неполноценности, тем больше демонстрируются внешние уверенность и превосходство, тем чаще случаются «репрессии» в отношении тех, кто сомневается в величии и престиже группы.
Наличие общего врага, как известно, укрепляет любой социум, поэтому нарциссические классы всегда сплоченные, их любят учителя, ставя в пример остальному потоку. Они не знают (или не хотят знать) о том, что те, кто не согласен с «генеральной линией партии», в таких группах подвергаются буллингу — поначалу мягкому, который при неблагоприятных обстоятельствах становится жестким.
Нарциссизм помогает людям в такой общности осознавать свою значимость (которую они, как правило, не ощущают по отдельности, не соотнося себя с группой). Именно благодаря этому феномену раздавленные проигрышем в Первой мировой войне и репарациями немцы с энтузиазмом восприняли фашистские идеи «титульной» нации, которые им дал такой же патологический нарцисс — абсолютно никчемный, но самоуверенный Гитлер.
Школьный класс в социологии считается уменьшенной моделью определенных слоев общества. Поэтому подобные выводы можно перенести и на такой коллектив.
В нарциссических классах всегда присутствует подобная сплоченность — все или почти все ученики в нем считают себя особенными благодаря принадлежности к нему. Зачастую это в самом деле так, потому что основной костяк класса составляют нарциссические дети: такие люди могут не обладать большими талантами, но благодаря своему уязвленному самолюбию стремятся достигать результатов, чего часто и добиваются.
При этом «дурачки» из параллельных потоков на самом деле могут быть не менее умны и талантливы, чем «сильные», но, как правило, такие ребята менее старательны и более ленивы, поскольку у них нет внутреннего стимула «достигать».
От превосходства — к буллингу и наоборот
Именно групповой нарциссизм считается одним из главных источников агрессивности в человеческом обществе. В 2005 году известная психолог польского происхождения Агнешка Голец де Завала из Голдсмитского колледжа в Лондоне провела исследование экстремистских групп в попытке понять, что побуждает людей совершать террористические акты. Выяснилось, что люди с высоким уровнем коллективного нарциссизма с большей вероятностью оценивали агрессивные действия члена группы как моральные, если они служили внутригрупповым интересам.
Люди в нарциссической группе, будь то класс или религиозная община, в целом более агрессивны, чем те, у кого наблюдается низкий уровень коллективного нарциссизма. Ядро нарциссичной группы, как и такого же класса, составляет одна или несколько нарциссических личностей. Это и есть главные агрессоры.
Кроме них, классическая схема ролей в буллинге предполагает также наличие свидетелей. Их больше всего — они могут быть молчаливыми или выражающими протест (чаще — слабый).
У жертв школьной травли тоже есть особенности, хотя, повторимся, зачастую один и тот же ребенок в разных классах может как быть пострадавшим, так и не быть им.
Тем не менее психологи выделяют категории детей, у которых больше рисков стать объектом буллинга. Это двоечники или, напротив, круглые отличники, любимчики учителей, новенькие в классе, физически слабые или гиперопекаемые родителями дети, а также те, кто подвергаются тирании и домашнему насилию, ябеды, дети учителей, те, кто имеют физические недостатки, серьезные заболевания, те, кто не имеют современных новинок в области электроники и одежды, или, наоборот, у них их слишком много, вундеркинды, «белые вороны», дети из малообеспеченных семей. Нередко жертвами травли становятся сами учителя.
Но иногда жертву, наоборот, выбирают очень витальную, при этом противопоставляющую себя нарциссичному мышлению как таковому. Именно такая ситуация описана в фильме (изначально — в повести писателя Владимира Железникова) «Чучело».
Главная героиня, блестяще сыгранная Кристиной Орбакайте, Лена Бессольцева была из бедной семьи, а после не по своей вине еще и прослыла ябедой. Но она оказалась настолько сильной личностью, что сумела отстоять свою правоту, хотя нарциссизм группы от этого не убавился.
Уязвленные и «поверженные» одноклассники Яны не отказались от идеи «превосходства», просто поменяли объект ненависти и любви местами: Диму Сомова на Лену Бессольцеву. Если фантазировать о том, что было бы дальше, то мы увидим: уехавшие из города Лена и ее дедушка, которых дети считали недалекими, отныне станут их «кумирами», а Дима Сомов — изгоем. Собственно, начало этого процесса с водружением картины бабушки Лены на доску уже показано в фильме.
Такова природа нарциссических групп: им обязательно необходим объект идеализации, с которым идентифицирует себя каждый член коллектива. Нужен им и «козел отпущения» — для негативных проекций собственных чувств и личностных качеств, а также для еще большего сплочения.
Поэтому «хардовый» буллинг может начинаться с «легких» нарциссических проявлений и далеко не всегда, конечно, перестает в серьезную травлю, но при неблагоприятных обстоятельствах или переходе в класс сильного и агрессивного лидера это вполне возможно. Sic parvis magna — «Великое начинается с малого».