Цель фашистских концлагерей заключалась в уничтожении человеческой личности. Одних людей физически ликвидировали, других – подвергли моральному разложению. Даже имя человека утрачивало здесь свое значение. Его заменял идентификационный номер, которым заключенный называл себя даже в собственных размышлениях.
Прибытие
Личность была стерта, как и все, что связывало с прежней жизнью. Среди прочего, была отобрана одежда, в которой они находились, когда были привезены сюда – в ад. Даже волосы, которые сбривали у мужчин и женщин. Волосы последних использовались для изготовления наполнителя для подушек. Человеку оставалось лишь само существование – голый, словно в момент сотворения мира. Со временем тело преображалось до неузнаваемости – истощалось, исчезала даже незначительная подкожная жировая ткань, которая придавала чертам естественную мягкость.
Людей перевозили в вагонах для скота несколько дней. В этих вагонах не было места даже для того, чтобы сесть, не говоря уже о возможности лечь. Их попросили взять с собой самые ценные вещи, поскольку они полагали, что их везут на Восток, в трудовые лагеря, где они смогут спокойно жить и трудиться на благо Великой Германии.
Предполагаемые жертвы Освенцима, Бухенвальда и прочих лагерей смерти изначально не имели представления о месте своего назначения и цели перевозки. По прибытии у них изымалось всё имущество. Нацисты присваивали себе ценные предметы, а «неиспользуемые», например, молитвенные книги, семейные фотографии и подобные вещи, направлялись на уничтожение. Затем новых заключённых подвергали отбору. Их выстраивали в колонну, чтобы они проходили перед эсэсовцем. Он быстро осматривал каждого и, без слов, указывал пальцем либо влево, либо вправо. Пожилые люди, дети, инвалиды, беременные женщины – все, кто казался больными и слабыми, – направлялись налево. Остальные – вправо.
«Первую фазу можно определить как «шок прибытия», хотя психологическая травма, вызванная концлагерём, вполне могла возникнуть до фактического попадания в него. Об этом пишет в своей книге «Сказать жизни «Да!». Психолог в концлагере» Виктор Франкл, бывший узник Освенцима, известный австрийский психиатр, психолог и невролог. Однажды я спросил у заключённых, уже долгое время находящихся в лагере, что могло случиться с моим коллегой и другом П., с которым мы вместе прибыли. «Его отправили в другую часть лагеря?» – спросил я. «Да», – ответили они. «Тогда ты увидишь его там». «Где?» – спросил я. В ответ мне указали на высокую дымовую трубу, расположенную в нескольких сотнях метров от нас. Из трубы вырывались острые языки пламени, освещавшие багровыми всполохами серое польское небо и превращавшиеся в клубы черного дыма. «Что там?» – спросил я. «Твой друг парит в небесах», – последовал суровый ответ».
Новоприбывшие не знали, что тем, кому было велено следовать «налево», уготована гибель. Их заставляли раздеться и направляли в специальное помещение – под предлогом принятия душа. Душа там, разумеется, не было, хотя для видимости были установлены душевые отверстия. Через эти отверстия подавался не вода, а кристаллы циклона Б, смертельно ядовитого газа, распыляемые нацистами. Чтобы заглушить крики умирающих, снаружи заводили несколько мотоциклов, однако это не всегда удавалось. Со временем помещение открывали и осматривали трупы, чтобы убедиться, что все скончались. Известно, что изначально эсэсовцы не имели точных данных о смертельной дозе газа, поэтому рассыпали кристаллы наугад. В результате некоторые выживали, испытывая невыносимые страдания. Их добивали прикладами и ножами. Затем тела перемещали в другое помещение – крематорий. Через несколько часов от сотен мужчин, женщин и детей оставался лишь пепел. Прагматичные нацисты использовали его в качестве удобрения, и среди цветов, румяных помидоров и колючих огурцов нередко находили непрогоревшие фрагменты человеческих костей и черепов. Часть пепла сбрасывали в реку Вислу.
Современные историки придерживаются единой точки зрения относительно масштабов трагедии в Освенциме, оценивая число уничтоженных от 1,1 до 1,6 млн человек, преимущественно евреев. Данная оценка основана на косвенных данных, полученных в результате изучения списков на депортацию и анализа информации о прибытии поездов в Освенцим. В 1983 году французский историк Жорж Веллер впервые применил данные о депортации для оценки количества жертв Освенцима, определив их в 1 613 000 человек, из которых 1 440 000 были евреями, а 146 тыс. – поляками. В более поздней, ныне признаваемой наиболее достоверной работе польского историка Францишка Пипера, приведена следующая оценка: 1,1 млн евреев, от 140 до 150 тыс. поляков, 100 тыс. русских и 23 тыс. цыган.
Людей, успешно прошедших отбор, помещали в комнату, которую называли «Сауна». В ней также были душевые, но уже функционирующие. Там их мыли, брили и удаляли идентификационные номера с помощью выжигания на руках. Лишь здесь они узнавали, что их жены и дети, отцы и матери, братья и сестры, которых ранее забрали, уже скончались. Теперь им необходимо было бороться за собственное спасение.
Черный юмор
Виктор Франкл, психолог, переживший кошмар немецкого концлагеря (и планировавший подписать свою книгу как «номер 119104»), предпринял попытку анализа психологических изменений, которые претерпели все заключенные лагерей смерти.
Франкл отмечал, что первым чувством человека, оказавшегося в подобном месте, является шок. За ним следует состояние, которое он назвал «бредом помилования». Человека охватывают мысли о том, что его и его близких должны освободить или, по крайней мере, оставить в живых. Возникает вопрос: как такое возможно, что его могут уничтожить? И за какие заслуги?..
Затем наступает неожиданная фаза черного юмора. «Мы осознали, что нам уже нечего терять, кроме этого возмутительно обнаженного тела, – пишет Франкл. – Еще в душе мы начали обмениваться шутливыми (или пытающимися таковыми) замечаниями, чтобы поддержать друг друга и в первую очередь себя. И этому были основания – ведь из кранов действительно текла вода!»
Помимо черного юмора возникло и своего рода любопытство. Автор отмечает, что подобная реакция на чрезвычайные обстоятельства уже была ему знакома по опыту, приобретенному в другой сфере. Он вспоминает, как в горах, во время обвала, отчаянно удерживаясь и поднимаясь вверх, на мгновение, даже на долю секунды, испытывал нечто похожее на отстраненное любопытство: выживу ли я? Получу ли травму головы? Переломлю ли какие-нибудь кости? В Аушвице (Освенциме) у людей также на короткое время возникало состояние некоторой отстраненности и почти холодного любопытства, когда, казалось, душа отключалась, стремясь защитить человека от окружающего ужаса.
На каждой койке, представлявшей собой широкие нары, от пяти до десяти заключенных спали, перебиваясь сном. Их тела были покрыты собственными отходами, а вокруг царили вши и крысы.
Умирать не страшно, страшно – жить
Постоянная опасность смерти заставляла практически каждого заключенного на мгновение задумываться о самоубийстве. «Однако, основываясь на моих убеждениях, – пишет Виктор Франкл, – в первый же вечер, перед сном, я дал себе обещание «не подходить к проволоке». Именно так в лагере называли способ самоубийства – прикосновение к колючей проволоке, что приводило к смертельному удару электрического тока.
Впрочем, сам факт самоубийства практически утратил смысл в условиях концентрационного лагеря. Сколько времени могли прожить его заключенные? Еще один день? Месяц или два? До освобождения дожили единицы из тысяч. Поэтому, находясь в состоянии первичного шока, заключенные лагеря не испытывали страха смерти и рассматривали газовую камеру как способ избавиться от необходимости совершать самоубийство.
Франкл утверждал, что в экстремальных обстоятельствах аномальная реакция становится закономерной. Психиатры могли бы подтвердить: чем более уравновешен человек, тем вероятнее для него будет аномальная реакция в нестандартной ситуации, например, при нахождении в психиатрической больнице. То же самое относится и к реакции заключенных в концлагере – если рассматривать её изолированно, она демонстрирует ненормальное состояние, однако в контексте сложившихся обстоятельств она выглядит как нормальная, закономерная и типичная».
Больных направляли в лагерный госпиталь. Врач-эсэсовец лишал жизни тех пациентов, которым не удавалось восстановиться, вводя им карболовую кислоту непосредственно в сердце. Нацисты отказывались обеспечивать продовольствием людей, неспособных к труду.
Апатия
Сразу после начальных реакций – сарказма, интереса и суицидальных мыслей – через несколько дней наступает второй этап, характеризующийся относительной апатией, когда внутренний мир заключенного претерпевает изменения. Главным признаком этой фазы является апатия. Восприятие реальности сужается, и все чувства и действия заключенного сосредотачиваются на одном: обеспечении выживания. Одновременно с этим возникает всепоглощающая тоска по родным и близким, которую он отчаянно пытается подавить.
Исчезают обычные чувства. Изначально узник не способен переносить сцены жестоких пыток, которые постоянно происходят с его друзьями и соратниками. Однако со временем он начинает к ним привыкать, и ужасные картины перестают вызывать у него какие-либо эмоции, он наблюдает за ними совершенно невозмутимо. По мнению Франкла, апатия и внутреннее безразличие – это признаки второй фазы психологических реакций, снижающих чувствительность человека к ежедневным и ежечасным избиениям и убийствам товарищей. Это защитный механизм, своего рода броня, посредством которой психика пытается обезопасить себя от серьезных потрясений. Похожие явления, вероятно, можно наблюдать у врачей скорой помощи или хирургов-травматологов: тот же черный юмор, та же безучастность и отстраненность.
Протест
Даже перед лицом ежедневных оскорблений, издевательств, голода и холода, заключенные сохраняли бунтарский дух. По мнению Виктора Франкла, наибольшую боль узникам причиняла не физическая боль, а душевные страдания, вызванные возмущением против несправедливости. Даже понимая, что за неповиновение и попытки протеста заключенных ждала неотвратимая расправа, вплоть до смерти, периодически вспыхивали небольшие восстания. Измученные и беззащитные люди находили возможность противостоять эсэсовцам не только физически, но и словесно. Если это не приводило к немедленным последствиям, то дарило временное облегчение.
Регресс, фантазии и навязчивые мысли
Душевная жизнь сводится к довольно простому состоянию. «Коллеги-психоаналитики, разделяющие общую с автором участь, нередко говорили о «регрессии» человека в лагере, о его возвращении к более элементарным формам психической жизни», – отмечает автор. – Эта простота желаний и стремлений наглядно проявлялась в обычных мечтах заключенных. О чем они чаще всего грезили в лагере? О хлебе, о торте, о сигаретах, о теплой ванной. Безотлагательность удовлетворения самых базовых нужд порождает иллюзорное переживание их насыщения в несложных сновидениях. Когда же мечтатель вновь возвращается к суровой реальности лагерной жизни и сталкивается с ужасающим контрастом между грезами и действительностью, он испытывает нечто невероятное». Появляются навязчивые мысли о еде и столь же сложно прекратить разговоры о ней. Каждую свободную минуту заключенные стремятся общаться на тему еды, вспоминая, какие блюда они любили раньше, рассказывая о сочных тортах и ароматной колбасе.
Человек, не испытавший голода, не в состоянии понять, какие внутренние противоречия и какое напряжение воли он переживает. Он не сможет почувствовать, что значит находиться в котловане, разбивать киркой твердую землю, постоянно прислушиваясь к сирене, предвещающей полуденный перерыв; ждать этого получаса; тревожиться о том, будет ли выдана еда; беспрестанно расспрашивать бригадира, а также прохожих о времени суток; и ощупывать окоченевшими от холода пальцами в кармане хлеб, отламывать крошку, подносить ее ко рту и судорожно возвращать обратно – ведь утром я дал себе обещание дождаться обеда!»
Еда становится доминирующей темой, занимающей все мысли. На фоне этого угасает и потребность в сексуальном удовлетворении. В отличие от других мужских учреждений, действовавших в концлагерях, не наблюдалось стремления к непристойным шуткам (за исключением периода первичного шока). Сексуальные побуждения не возникают даже во снах. Однако, любовная тоска (не связанная с физической близостью и страстью) по конкретному человеку, например, по жене или любимой девушке, проявляется довольно часто – как во сновидениях, так и в реальной жизни.
Духовность, религия и тяга к прекрасному
Подобная тенденция приводит к исчезновению «непрактичных» переживаний и возвышенных духовных чувств, особенно у большинства людей. Всё, что не приносит ощутимой пользы – будь то дополнительный кусок хлеба, порция супа или сигарета – и что не способствует выживанию в настоящем моменте, теряет свою ценность и воспринимается как ненужная роскошь.
«Автор отмечает, что из общей картины, где преобладали определенные тенденции, выделялись политика (что вполне ожидаемо) и, что особенно интересно, религия. Обсуждение политики было повсеместным и, как правило, не встречало препятствий, однако оно сводилось главным образом к сбору, распространению и обсуждению слухов о ситуации на фронте. Религиозные стремления, проявлявшиеся сквозь все местные трудности, были искренними».
Несмотря на очевидный психологический регресс, который переживали заключенные, и упрощение их чувств, у некоторых, хотя и немногочисленных, наблюдалось стремление к самоизоляции и созданию собственного внутреннего мира. Парадоксально, но люди с повышенной чувствительностью, проявлявшейся с раннего детства, справлялись с тяготами лагерного быта несколько легче, чем те, кто обладал более устойчивой психологической структурой. Они могли найти убежище в своем духовном мире, отстраняясь от ужасающей реальности, что делало их более выносливыми.
Небольшое число людей сохранили способность видеть красоту природы и искусства. Это позволяло им на время забыть о тяготах лагерной жизни.
«Переезжая из Аушвица в баварский лагерь, мы смотрели сквозь решетки окон на вершины Зальцбургских гор, залитые светом заходящего солнца. Увидевший в этот момент наши лица, полные восхищения, не поверил бы, что перед ним люди, чья жизнь практически подошла к концу. И вопреки этому – возможно, именно поэтому? – мы были очарованы красотой природы, от которой нас годами ограждали», – пишет Франкл.
Иногда в бараках проводились небольшие эстрадные представления. Они были простыми: исполнялось несколько песен, читалось несколько стихов, ставились шуточные сценки. Однако они оказывали значительную помощь! Сюда приходили даже заключенные, не имевшие особых привилегий, обычные узники, несмотря на сильную усталость и рискуя пропустить свою порцию супа.
Несмотря на то, что некоторые люди не утратили любовь к прекрасному, другие сохранили чувство юмора. Это может показаться удивительным, учитывая обстоятельства, в которых они оказались, но юмор также является инструментом психики, помогающим ей выживать. Он позволяет на время облегчить тяжелые переживания.
В психологии используется специальный термин для обозначения состояния людей, переживших концентрационные лагеря – синдром концентрационных лагерей. Это одна из форм посттравматического стрессового расстройства (ПТСР). Зачастую это расстройство становится хроническим и проявляется рядом симптомов: слабость, головные боли, головокружение, депрессия, тревога, страхи, ипохондрия, ухудшение памяти и снижение способности к концентрации, проблемы со сном, кошмары, вегетативные расстройства, трудности в общении с другими людьми, потеря интереса к деятельности и отсутствие инициативы. Однако, наиболее характерным признаком является чувство вины у выживших.
Обесценивание собственного «Я»
В основном люди были сосредоточены на обеспечении своего выживания. Такая обесценивание внутренней духовной жизни, а также самой человеческой жизни, система нумерации вместо имен, постоянные унижения и побои постепенно приводили к обесцениванию личности, самого себя. Не у всех, но у подавляющего большинства.
И это большинство ощущало специфическое чувство неполноценности. Каждый из них в прошлой жизни, как им казалось, был «кем-то». Однако в лагере с ними обращались, словно они и не существовали. Безусловно, находились люди, чьё чувство собственного достоинства было не поколебать, ведь оно основывалось на духовных принципах, но разве многие представители человечества вообще обладают столь надёжной базой для самооценки?..
Виктор Франкл утверждал, что человек, лишенный способности сохранить чувство собственного достоинства и противостоять реальности, утрачивает в концлагере ощущение собственной субъективности. Это приводит к потере чувства духовной свободы и признания личной ценности. Он начинает ощущать себя не как личность, а как элемент огромной группы, и его существование сводится к уровню поведения стада».
Человеку начинает свойственно чувство, будто он — овца в стаде, которую заставляют двигаться вперёд и назад, подобно животному, которое лишь стремится избежать нападения собак, и которому изредка предоставляют передышку, чтобы дать возможность подкрепиться.
Аналогичные явления отмечает и другой австрийский психиатр, Бруно Беттельгейм, который также находился в фашистских концлагерях (наблюдения специалиста цитируются М. Максимовым в статье «На грани – и за ней. Поведение человека в экстремальных условиях»). Лагерники подвергались искусственной инфантилизации и отупению посредством привития психологии ребенка взрослому человеку, хронического недоедания, физических унижений, намеренно бессмысленных норм и работ, подавления веры в будущее, исключения индивидуальных достижений и возможности влиять на свою судьбу.
«Состояние человека в лагере, которое можно охарактеризовать как желание слиться с общей массой, определялось не только окружающей средой, но и являлось импульсом самосохранения. Стремление каждого раствориться в толпе диктовалось одним из ключевых принципов выживания в лагере: необходимо избегать выделения и любой, даже незначительной, привлекательности внимания со стороны СС, – отмечает автор.
Несмотря на это, у каждого человека есть потребность в одиночестве – естественное и понятное чувство. Дело в том, что возможности побыть наедине с собой, уединиться, сейчас практически нет.
Первые опыты с использованием газа были проведены в Освенциме в сентябре 1941 года. К тому времени лагерь Биркенау (Освенцим II), который должен был быть вдвое больше Освенцима I и стать самым крупным лагерем смерти в истории, еще не был построен).
Раздражительность
Еще одна психологическая черта, характерная для лагерных условий. Она развивается из-за хронического голода и недосыпания, которые могут провоцировать ее и в обычной жизни. В лагерях к многочисленным трудностям добавлялась еще и проблема с насекомыми, обильно населявшими бараки с заключенными. Уж и так ограниченное количество сна еще более сокращалось из-за кровососущих паразитов.
Система концентрационных лагерей была создана для того, чтобы сломить человека, сведя его до уровня животного, лишенного способности к размышлениям и заботящегося лишь о еде, тепле, сне и минимальном комфорте. Цель заключалась в создании покорного существа, которое уничтожалось бы сразу после того, как заканчивалась его полезность.
Безбудущность
Изменения в характере проявлялись лишь у тех заключенных, которые переживали духовный и моральный упадок. Это происходило с теми, кто полностью утратил веру и не видел цели в будущем.
«Франкл отмечает, что, по мнению как психологов, так и самих заключенных, самым тягостным аспектом существования в концлагере было отсутствие четких сроков заключения. Не было установленного периода, даже если он подлежал обсуждению, – неопределенность была настолько велика, что воспринималась как полная безграничность. Эта «безбудущность» глубоко проникла в сознание, заставляя человека видеть свою жизнь исключительно через призму прошлого, воспринимая ее как уже прожитую, как жизнь ушедшего».
Для заключенных люди и мир за пределами колючей проволоки казались недостижимыми и нереальными. Их взгляд на этот мир был подобен взгляду умерших, смотрящих на Землю из другого мира, осознавая, что все увиденное навсегда останется для них недоступным.
Отбор узников не всегда осуществлялся хаотично. В ряде лагерей новоприбывших разделяли на четыре категории. Первая, составлявшая три четверти всех прибывших, направлялась в газовые камеры. Вторую группу отправляли на принудительные работы, в результате которых подавляющее большинство также погибало – из-за голода, холода, избиений и болезней. Третья группа, состоящая в основном из близнецов и карликов, использовалась для проведения медицинских экспериментов – в частности, к Йозефу Менгеле, получившему прозвище «Ангел смерти». Эксперименты Менгеле включали анатомирование живых младенцев, введение химических веществ в глаза детям для изменения цвета глаз, кастрацию мальчиков и мужчин без анестезии, стерилизацию женщин и т. д. Четвертая группа, преимущественно женщины, отбиралась в подразделение «Канада» для использования в качестве служанок и личных рабов, а также для сортировки личных вещей заключенных, прибывающих в лагерь. Название «Канада» было выбрано как насмешка над польскими заключенными: в Польше слово «Канада» часто употреблялось как восклицание при виде ценного подарка.
Отсутствие смысла
Врачам и психиатрам хорошо известна глубокая взаимосвязь между иммунной системой и жизненной силой, надеждой и смыслом, наполняющими жизнь человека. Потеря смысла и надежды на будущее может приближать смерть, что подтверждается случаями, когда вполне здоровые пожилые люди, «не желающие» жить дальше, вскоре уходят из жизни. Смерть неизбежна для тех, кто к ней готов. Именно поэтому в лагерях часто происходили смерти от чувства безысходности. Люди, которые долгое время успешно противостояли болезням и опасностям, в итоге теряли веру в жизнь, их организм «послушно» сдаваясь инфекциям, приводил к смерти.
Виктор Франкл считал, что девизом психотерапевтических и психогигиенических мер может служить мысль, наиболее точно сформулированная Ницше: «У кого есть «Зачем», тот справится с любым «Как». В той мере, в какой позволяли условия, необходимо было помочь заключенному осознать свою цель в жизни, свое «Зачем», поскольку это дало бы ему силы выдержать все ужасы лагерной жизни, укрепиться внутри и противостоять окружающей действительности. И наоборот: горькая участь ждет того, кто потерял жизненную цель, чья душа опустошена, кто утратил смысл жизни и, следовательно, утратил и смысл сопротивления».
Свобода!
Когда над концлагерями один за другим начали подниматься белые флаги, психологическое напряжение, испытываемое узниками, сменилось расслабленностью. Однако на этом все закончилось. Удивительно, но заключенные не испытали никакой радости. Лагерные заключенные настолько часто мечтали о свободе, обманчивой свободе, что она утратила для них реальные черты, поблекла. После многих лет жестокого заточения человеку сложно быстро приспособиться к новым условиям, даже если они наиболее благоприятны. Поведение людей, побывавших на войне, демонстрирует, что, как правило, человек не может привыкнуть к изменившимся условиям. В своей душе такие люди продолжают «воевать».
Мы двигаемся к лагерным воротам медленно, неторопливо, словно ноги не держат. С опаской оглядываемся, с недоумением смотрим друг на друга. Первые шаги за ворота даются с трудом, с робкостью. Неожиданно, отсутствует привычный крик, не предвидится удара кулаком или пинка сапогом.
Достигаем луга. Замечаем цветы. Все это воспринимается, но пока не вызывает никаких эмоций. Вечером возвращаемся в землянки. Люди подходят друг к другу и тихо спрашивают: «Ну, скажи, радовался ли ты сегодня?». И в ответ, смущенно, признаются: «Честно говоря – нет». Отвечающие думают, что они одни такие, но на самом деле все испытывают то же самое. Люди забыли, как радоваться, и им еще предстоит этому научиться».
Психологическое состояние, пережитое освобожденными заключенными, характеризуется ярко выраженной деперсонализацией: ощущением отстраненности, когда окружающее воспринимается как нереальное, иллюзорное, подобное сновидению, которому сложно поверить.