Конфликт между консерваторами и либералами имеет долгую историю и не ограничивается современностью. Отвлекившись от политических аспектов, попробуем разобраться в психологических корнях этого явления, а также выясним, существуют ли (хотя это и не является установленным фактом) различия в работе мозга консерваторов и либералов.
Сразу оговоримся, Naked Science этой статьей не ставит целью задеть или оскорбить кого бы то ни было. Политической подоплеки мы коснемся в ней лишь настолько, насколько это требует понимание ситуации в целом. Этот текст также не несет задачу побудить кого-то занять чью-либо сторону в политической ориентации. Мы старались сделать его максимально нейтральным, наша цель — разобраться не в политике, а в психологии консервативно и либерально настроенных людей, благо этому посвящено множество научных работ. А вообще такими вещами занимается целая отрасль науки — политическая нейробиология или нейрополитика, куда входит не только биология, но и психология, и социология.
Кто они такие?
Прежде всего, важно хотя бы вкратце обозначить, кто относится к консерваторам и либералам, и в чем заключаются их различия. Консерваторы придерживаются позиции сохранения существующего порядка, вне зависимости от его характеристик, поддерживают «традиционные ценности» и считают, что радикальные изменения могут быть опасны для общества. Ценности, которые необходимо «сохранить», могут варьироваться в зависимости от эпохи и типа общественного строя. Так, в конце эпохи СССР это были коммунистические идеалы, тогда как современный консерватор, вероятно, будет отстаивать «стабильность и православие». В США ультраконсерваторы привержены лозунгу «Снова сделать Америку великой», стремясь сохранить так называемую «американскую мечту».
Либералы идентифицируют себя как приверженцы высшей ценности – человеческой свободе и правам человека. В связи с этим, они обычно поддерживают прогрессивные изменения, при этом содержание их либерализма определяется тем, что именно стремятся «сохранить» их противники, и наоборот. Так, в Соединенных Штатах либералы выступают за социальные гарантии, тогда как в России они, как правило, поддерживают рыночные ценности, но также выступают за личные свободы, в то время как их оппоненты, вероятно, поддержали бы социальные гарантии и сильное государство.
Свой-чужой
Если отвлечься от политических разногласий и рассмотреть проблему более пристально, можно обнаружить, что зачастую серьезные конфликты, возникающие в политике, экономике и обществе, коренятся в концепции разделения на «свой» и «чужой» или «мы» и «они».
Это понятие заимствовано из социологии и социальной философии. «Мы, свои» обозначают группу, принадлежность к которой определяет самовосприятие человека. «Они, чужие» – это окружающее общество и его члены, с которыми индивид не ощущает единства. Скорее всего, данное понятие возникло еще в эпоху первобытно-общинного уклада (хотя на самом деле его корни уходят в биологическое прошлое, когда наши обезьяноподобные предки жили группами, защищая самок и свою территорию). «Свои» – это «родственники», моя община, а «они» – посторонние, то есть потенциальные (или фактические) противники, способные причинить вред и лишить всего, что было приобретено благодаря упорному труду.
В 1970-х годах польско-британский психолог социальной направленности Анри Тэшфел, опираясь на эту концепцию, разработал свою теорию социальной идентичности, введя понятия ингруппа и аутгруппа. При этом отождествление с «своей» группой, вопреки желаниям многих, базируется скорее не на осознанном выборе, а на более глубокой и, безусловно, более мощной эмоциональной связи.
Подтверждением связи политических убеждений и базовых аспектов человеческой психики, в частности, идентификации, служит то, что разногласия по этим вопросам часто становятся причиной серьезных конфликтов, разрушающих даже самые близкие отношения: между супругами, родителями и детьми. В периоды обострения международных противоречий, когда политическая идентификация становится особенно актуальной, различия в политических взглядах могут приводить к серьезным столкновениям, вплоть до трагических.
По мнению Тэшфела, подобные конфликты могут быть связаны с коллективным нарциссизмом – психологической особенностью, характеризующейся завышенной оценкой значимости и положительного имиджа собственной группы. Люди, склонные к этому, воспринимают ее как отражение собственного «я». В результате, они стремятся к тому, чтобы окружающие признавали не только их личные достоинства, но и превосходное положение их группы. Кроме того, коллективные нарциссы часто выступают за ответные действия против других групп (например, государств или народов), полагая, что их стране или этносу был нанесен урон.
Необходимо учитывать, что даже те группы, которые вызывают восхищение, способны на благородные поступки, но также могут проявлять крайнюю жестокость по отношению к тем, кто не входит в их состав. В качестве примера можно привести фашистскую Германию 1930-х годов: большинство немцев того времени полагало, что Гитлер – это человек, который возродил промышленность, укрепил военную мощь и возвысил их страну. При этом они игнорировали поведение своей «группы» по отношению к другим сообществам.
О жестокости фашистов по отношению к другим народам и нациям сказано немало, и повторение здесь излишне. Гораздо важнее понимать, что она обусловлена не столько бездействием несогласных, сколько активным соучастием сторонников. И таких сторонников было достаточно много. Знаменитый немецкий социолог Эрих Фромм исследовал феномен фашизма и связанную с ним авторитарную личность, или «человека толпы». В основе этой личности лежит глубоко укоренившееся чувство неполноценности, которое, упрощенно говоря, она стремится компенсировать за счет других. В роли последних зачастую выступает «общий враг», к которому не применимы общечеловеческие ценности. Подобных людей немало и они, безусловно, присутствуют в любой стране.
Даже такая, на первый взгляд, логичная вещь, как политические убеждения, прежде всего определяется не интеллектуальным, а эмоциональным, глубинным бессознательным выбором. Хотя политические взгляды могут меняться на протяжении жизни — ведь меняется и сам человек, и окружающие политические тенденции, — можно с определенной долей уверенности утверждать, что сторонник радикальных либеральных взглядов вряд ли когда-либо станет консерватором, и наоборот.
Две вселенные
Политическая ориентация формируется не исключительно под влиянием эмоций, но и определяется особенностями функционирования мозга у сторонников свободы личности и у тех, кто придерживается традиционных ценностей. Подобный вывод был сделан, например, пришли ученые из США. Они провели эксперимент с участием 46 добровольцев (белых американцев), имевших четко выраженные политические взгляды. Их попросили ответить на вопросы о том, поддерживают ли они аборты, войны в Афганистане и Ираке, как относятся к теории Дарвина, росту расходов на вооружение, к иммигрантам, гей-парадам и так далее. В зависимости от ответов их разделили на консерваторов и либералов.
Участникам показывали изображения на экране: тридцать из них были нейтральными, а три – потенциально пугающими. Физиологические реакции испытуемых отслеживались с помощью специальных датчиков. После этого добровольцев неожиданным громким звуком вызывали испуг. Исследование показало, что консерваторы реагировали на испуг более интенсивно, чем либералы.
Предполагается, что генетическая предрасположенность определяет индивидуальные различия в реакции на пугающие стимулы. Это косвенным образом подтверждают выводы других исследований, которые показали, что у приверженцев консерватизма миндалевидное тело мозга больше, чем у тех, кто проповедует либеральные взгляды. А ведь известно, что амигдала играет ключевую роль в формировании эмоций, в частности страха. У тех людей, у кого это тело разрушено вследствие болезни Урбаха—Вите (очень редкого генетического заболевания), наблюдается отсутствие страха вообще.
Внешняя реакция на тревожный стимул может существенно отличаться от активности мозга. Например, некоторые люди утверждают, что определенная картинка их не пугает, хотя мозговая активность указывает на обратное. Или, наоборот, люди убеждены в своем страхе, в то время как их мозг не проявляет никакой реакции на стимул. Если политические убеждения действительно определяются физиологическими процессами, то объяснимо, почему люди так упорно придерживаются их, даже если это приводит к разрыву отношений с близкими, не желая отказываться от своей «природной сущности».
Впрочем, другое исследование, согласно исследованию, результаты которого опубликованы в журнале PNAS 13 мая 2021 года, мозг людей с либеральными и консервативными взглядами функционирует схожим образом. При этом в работе исследования рассматривались наиболее радикальные представители обеих политических позиций. Отличия в работе мозга проявляются только в ситуациях, когда люди сталкиваются с вызывающими или вызывающими поляризацию точками зрения. В эксперименте, проведенном американскими учеными, приняли участие 44 добровольца, которые были разделены на две группы: одни придерживались исключительно либеральных взглядов, другие — традиционных ценностей. Участникам эксперимента демонстрировались три видеоролика: выпуск новостей, политические дебаты и документальный фильм о природе.
Во время проведения исследования активность мозга участников отслеживалась с использованием фМРТ. Затем участники прошли опрос, посвященный оценке просмотренных видеоматериалов, а также несколько тестов, направленных на оценку когнитивных способностей и политических убеждений. Анализ показал, что в процессе просмотра политических дебатов наблюдалась синхронизация мозговой активности у людей со схожими взглядами, выражающаяся в одновременной активации определенных групп нейронов в различных областях серого вещества. Подобный эффект не был зафиксирован при просмотре документального фильма о природе или новостного выпуска.
Исследования показали, что страх неопределенности влияет на работу мозга как у сторонников консервативных, так и у сторонников либеральных взглядов. Люди с низкой толерантностью к неопределенности демонстрировали более экстремальные политические убеждения, вне зависимости от их политической ориентации, по сравнению с теми, кто менее подвержен этому страху.
А еще многочисленные исследования показывают, либералы, как правило, менее негативно воспринимают факторы, вызывающие отторжение, по сравнению с консерваторами. Иными словами, они испытывают меньшее отвращение к различным явлениям, чем последние. Отвращение традиционно рассматривается как эмоциональная и физиологическая реакция, сформировавшаяся в процессе эволюции и позволяющая человеку избегать контакта с токсичными веществами и болезнетворными микроорганизмами, например, с разлагающимися останками животных.
Люди, склонные оценивать как нечто отталкивающим, чуждым и потенциально опасным, то, что не соответствует традиционным, сложившимся на протяжении веков нормам, вероятно, руководствуются устоявшимися представлениями. Такую позицию можно считать сформированной веками, и она часто показывала свою эволюционную эффективность в сравнении с новаторскими подходами, которые, хотя и могли принести успех, также сопряжены с риском неудачи и гибели. Возможно, более выраженная реакция на пугающие стимулы также имеет те же эволюционные корни.