Что заставляет иностранных учёных уважать российских астрономов, как интересно жить в горах рядом с обсерваторией, почему астроному нужен паяльник и что привлекает в галактиках с полярными кольцами? На эти и другие вопросы ответил Алексей Моисеев, заведующий лабораторией спектроскопии и фотометрии внегалактических объектов САО РАН.
— В психологии существует понятие «внутреннее “я”», образ, который человек использует для самоописания.
Кто вы для себя?
Я чувствую себя скорее астрономом-наблюдателем. В массовом сознании астроном ассоциируется с человеком, который смотрит в телескоп, но на самом деле таких астрономов немного. Я отношу себя к наблюдателям-экспериментаторам. Во всем мире астрономическое сообщество насчитывает около 10 тысяч человек, а непосредственно занимающихся наблюдениями на телескопах — несколько сотен.
Каждый наблюдатель имеет собственные научные интересы, но, возможно, их приоритет не самый высокий. Часто меняю предпочтения, руководствуясь тем, что кажется более интересным для эксперимента и наблюдения. Эxперимент преобладает.
— Как вы оказались в этой профессии?
У меня ситуация обычная, но в то же время редкая. Решил стать астрономом в девять с половиной лет, после того как прочитал книгу Зигеля «Сокровища звездного неба», ещё будучи учеником третьего класса. Ф.Ю. Зигель «Сокровища звездного неба: путеводитель по созвездиям и Луне». Москва, 1980. прим.ред.Мы с мамой отправились на её родину в новосибирский Академгородок. Там мама приобрела мне книгу — «вдруг тебе будет интересно?». Мне стало интересно, и я погрузился в мир астрономии. Читал, посещал астрономические кружки, стал продвинутым любителем астрономии, изготовил телескоп своими руками из очковых стекол, фотографировал на пленку. Параллельно увлекался химией, но это увлечение «выветрилось» по сравнению с интересом к астрономии.
Два одноклассника тоже увлекались астрономией, мы общались, ходили вместе по астрономическим кружкам — во Дворец пионеров, и в планетарий я ходил — там как раз поставили большой телескоп «Цейс». Московский городской Дворец пионеров и школьников с 1992 года стал Московским городским дворцом творчества детей и юношества. До 2014 года назывался Московским городским дворцом детского (юношеского) творчества, теперь входит в состав ГБПОУ «Воробьёвы горы». прим.ред.).
Стал я из липких объективов для фотографирования и пластмассовой трубы свой первый телескоп делать, а применять его почти сразу бросил: радости от конструкции больше, чем от применения.
Потом дедушка приобрел мне телескоп «Алькор», советскую линейку, которая называлась «Алькор» и «Мицар». Стоил 135 рублей в 1990 году, тогда за такую сумму можно было купить два велосипеда. Впоследствии наша компания распалась по интересам, и я поступал на астрономическое отделение физического факультета МГУ уже самостоятельно.
— Сразу после поступления на первый курс вас сделали астрономами?
— Верно, конкурс к нам был значительно выше. Было это в девяносто третьем году, на физический факультет конкурс составлял 1 к 1, а на астрономическое отделение — 1 к 5.
Общение с иностранными коллегами показало, что российская система — исключение. В мире астрономическая специализация начинается позже. Бельгийский коллега сообщил: «Я математик по образованию, о „чёрных дырах“ узнал в аспирантуре». Это слова специалиста, написавшего сильные работы о сверхмассивных черных дырах. Специализация большей частью происходит в аспирантуре.
Мы гордились своей кастовостью и противопоставляли себя физфаку. У нас было больше экзаменов, усиленная подготовка с самого начала. Если большинство физиков только на третьем курсе начинали решать, чем им заниматься, то у нас к этому времени уже были люди с научными публикациями.
До меня дошло, что российская система отличается от остальных. Во всем мире астрономические специальности возникают гораздо позднее.
— 1993 год. Время, когда наука и всё остальное отступают перед необходимостью просто выжить. Вам с товарищами приходилось думать о том, как добыть хотя бы крох хлеба.
После окончания университета я замечал: наша группа насчитывала 25 человек. Более половины защитили диссертации по специальности. Немало людей остались в профессиональной астрономии. Возможно, это аномалия. Но повторяющаяся — когда узнаешь про астрономов примерно одного возраста, выясняется, что все учились на одном курсе.
— Преподаватели говорили, что «наука важна» и что ради кусочка хлеба лучше смотреть в вечность?
Ни о чём подобном речи не шло. Мы занимаемся тем, что нравится нам. Было заметно, что и сами преподаватели заинтересованы. Чувства, будто педагог просто пришёл выполнить свою работу ради заработка, у нас отсутствовали.
Это похоже на систему МФТИ: преподавателями были настоящие учёные. Например, руководителем нашей группы был Константин Постнов, ныне директор ГАИШ, член-корреспондент.
Если лекции о нейтронных звёздах читает человек, который сам делает революционные работы именно про влияние нейтронных звезд, про гравитационно-волновой фон, это многое значит. Было ощущение, что это люди, которые занимаются интересующим их делом прямо здесь и сейчас.
Мы жили не на Луне. Поступили мы, а через два месяца произошел расстрел Белого дома, в Москве стреляли на улицах. Всё это обсуждалось у нас. Мы мальчики, кафедра ПВО у нас, изучаем систему С-300, а бомбардировки Югославии идут. Споры по этим темам велись, группа делилась пополам: кто здесь прав, кто виноват, что делать? Консенсуса не было. У нас были ребята, я об этом знаю, которые участвовали в деятельности левых партий, в партии Анпилова. В октябре 1993 года движение «Трудовая Россия» под руководством Виктора Анпилова принимало участие в обороне Белого Дома. прим.ред.). Но это шло фоном.
С второго курса оставался на кафедре, дипломы и курсовые писал. Часто ночевали в ГАИШе, на кафедре астрофизики, так как дома компьютеров не было, а там работал компьютер, к которому студенты могли подойти только ночью.
Какова была обстановка в сообществе астрономов по тем временам? Как люди взаимодействовали между собой?
Меня удивило разделение на исследователей и тех, кто занимается организацией и популяризацией науки, как активистка Шура из фильма «Служебный роман», таких людей много. В этот момент понимаешь, что типы из романа Стругацких «Понедельник» писались с реальных людей. Говорят, в этой книге половина персонажей списана с тогдашнего Пулково ( Пулковская обсерватория, ныне Главной астрономической обсерватории РАН. — прим.ред.).
Все трудились вместе над общим делом, но разногласия были частыми. Например, академик Алексей Фридман, активный теоретик с собственным взглядом на спиральную структуру галактик, был неоднозначным человеком. Как и часто бывает у одаренных людей, его темперамент нередко приводил к конфликтам. Студенту, такому как я, приходилось сталкиваться и с этими вызовами.
Было непросто. Моим учителем в аспирантуре был Виктор Афанасьев, тоже человек яркий и неоднозначный. Работоспособность его поражала невероятным образом; автор нового метода измерения массы черных дыр в центрах галактик он был, основанного на уникальных методиках нашего шестиметрового телескопа БТА.
Был человек строгий, но позволял отстаивать свою позицию. Это вызывало уважение, и он готов был разделять интересы: «Хорошо, ты делаешь общее дело, а дальше занимаешься своей тематикой, пусть даже она мне не нравится и я считаю ее неправильной».
Многие руководители считались мягкими и добрыми, но проявляли строгость к своим аспирантам, допускавшим работу только в команде и откладывая защиту до последнего момента, так как руководитель опасался бегства выпускника.
Я окончил эту школу: поступил в аспирантуру по предложенной теме, но занимался также любимой мною темой (всё время на это хватало). По этой «параллельной» теме я написал диссертацию. Сейчас это почти невозможно: аспирантура – очень бюрократизированный процесс, шаг влево-вправо – постоянный контроль и согласования.
— Сейчас понятно, что главная задача учёного — публикации на английском языке: читать и писать. А когда у вас появилось это осознание?
Считали, что статьи — правильный путь, ведь это обращение к научному сообществу. С этой точки зрения их и рассматривали. Конечно, хотелось опубликовать работу в престижном западном журнале, которые сам читал. Привык, что качественные статьи появляются в Astronomy and Astrophysics. И я написал статью, которая по сути была моей курсовой работой. В итоге она вышла, когда я уже поступил в аспирантуру — как раз в Astronomy and Astrophysics. Это считалось очень удачным.
С второго курса начали читать журналы. Сформулировали задачу, и всё — надо было читать статьи, идти в библиотеку. Приходили достаточно регулярно. Потом всё стало электронным. Но вот это ощущение, когда приходишь в библиотеку, а там на стенде лежит номер MNRAS ( «Известия Королевского Астрономического Общества» — один из самых старых и уважаемых астрономических журналов. прим.ред.Там твоя статья с красочными картинками. Открой — блеск, аромат! Чувства были замечательными.
— А языковой барьер был?
— Да. Английский у меня был плохим, с этим не везло со школы. До сих пор, честно говоря, бытовой английский на довольно посредственном уровне. Политическую беседу я, наверное, буду плохо понимать. Есть хорошая цитата, сколько помню, из интервью… Рашида Алиевича Сюняева (сСоветский и российский астрофизик, академик РАН, знаменитый своими исследованиями флуктуаций реликтового излучения. прим.ред.Немецкий коллега сказал Рашиду: «Не волнуйся! Неправильный английский — это язык науки».
Было тяжело, но все это переживали. У нас была острая потребность: большая часть литературы была на английском. Альтернативы не было. Моя область исследований была специфичной — внегалактика. По-русски за все студенчество, наверное, прочитал всего три-четыре книжки. Это воспринималось как необходимость.
Взаимодействуя с зарубежными партнерами, встречали ли вы презрительное отношение, типа: «Это ведь отсталая область исследований, оборудования там мало, что полезного может быть»?
Я слышал иные мнения. На одном из семинаров до пандемии человек говорил: «На конференцию приехали люди с шестиметрового телескопа, я пошел, очень удивился, посмотрел статьи. Там такой высокий уровень работ!»
Встречались и другие мнения — «вы себя мало рекламируете!». Шестиметровый телескоп — это телескоп БТА в Специальной астрофизической обсерватории Российской академии наук на Кавказе. Ранее являлся самым большим оптическим телескопом мира, сейчас является самым большим телескопом в Евразии. прим.ред.).
— На конференции классик заметил: «Слышны ли вы хорошо?». Брюс ЭлмигринВ возрасте около восьмидесяти лет человек высказывает: «Ваши, русские, работы очень хороши. Прослушав много всего, могу сказать, что всё отлично. Но вы кажетесь закрытыми и неприветливыми».
Мы мало взаимодействуем, связь между институтами даже в пределах России слабая.
С Китаем плодотворно сотрудничаем, однако работать непросто из-за их независимости.
Вместе с сербами дела идут хорошо благодаря многолетнему партнерству с Белградским университетом. В науке в Сербии немного специалистов, но астрономы там представляют собой сильную группу, близкую по духу нашей.
Ваши работы очень качественные. Слушаю сейчас – всё прекрасно, здорово! Только почему вы такие закрытые и мало общаются?
— Вы трудитесь в Специальной астрономической обсерватории? Значит, живёте где-то высоко в горах, подальше от города, неподалёку от телескопа? Что привело к такому выбору места жительства?
— Практика мне понравилась, заинтересовала работа на телескопе. Получать уникальный материал самостоятельно — это здорово. Телескоп БТА экспериментальная установка не самого высокого класса, но хорошего уровня! Задание оказалось интересным, и я понял, что могу его решить здесь.
Второй фактор заключался в том, что на аспирантскую стипендию жить в Москве было невозможно. В САО условия были более благоприятными: уровень жизни, расходы и возможности для научных исследований подходили мне идеально. Предоставляли служебное жилье, наблюдателю платили дополнительную доплату, да и до работы идти всего три минуты!
В Москве ехать до работы целый рабочий день за неделю – это вполне нормальная ситуация. Несмотря на всё, это всё же не совсем экстремальное место, а более благоприятное.
Тогдашняя московская жизнь под руководством Лужкова мне не нравилась. Полагала, что город строится для очень обеспеченных людей, и это вызывало у меня дискомфорт. В принципе, люблю Москву. Еще в школе увлекался ее историей, изучал отличную книгу Льва Колодного «Москва у нас одна». Леонид Ефимович Колодный написал несколько научно-популярных книг о Москве: «Москва глазами репортера», «Земля Москва», «Путешествие по новой Москве», «Круговая панорама Москвы», «Края Москвы», «Хождение в Москву», «Москва у нас одна» и другие. прим.ред.).
Тогдашнее состояние дел в городе не вызывало у меня удовольствия, а на Кавказе имелась возможность всё начать заново – среди людей с общими взглядами. Увидел перспективы, обладал крепкой командой, знал, с кем предстояло работать.
— Что-то вас удивило там, в САО?
Меня удивил такой активный обмен между участниками. Семинар же привлекает много людей. Это событие интересное.
Как студент второго курса я приехал в САО, вместе с двумя студентами четвертого курса — нынешним членом-корреспондентом РАН Юрием Ковалевым и аспирантом первого курса Сережей Поповым, сейчас звездой нашей популяризации науки. Мне показалось, что коллектив очень сильно живет наукой, хотя это был взгляд туриста, а не мигранта. С другой стороны, чем людям там еще заниматься? Оторванность работает в эту сторону.
— Вам жалеют? Вам не говорят, что вы несчастный, живущий вне цивилизации?
Некоторые пытались проникнуться пониманием. Родители были не очень довольны, но осознавали, что это взвешенное решение. В 2007 году кто-то говорил обо мне: «Живёт в месте, где даже мобильная связь не берет!» Тогда сотовая связь заканчивалась в станице, вышек не было, и с точки зрения других это выглядело полутрагически.
Сейчас вычисляют преимущества: жилье дорого из-за курорта, приезжают богатые люди кататься на лыжах. Ощущения от изоляции исчезли, есть связь, доставка как в Москве — на каждом углу. Только у нас все организовано по-деревенски: курьер заходит в девятиэтажку и на ручку двери вешает пакеты с заказом. Кто дома, заберет сегодня, а кого нет — чуть позже.
— Как получилось, что из института вы сразу в обсерваторию уехали, а потом появилась семья?
— У меня жена тоже астроном. Приехала ко мне студенткой, познакомились. Из-за особенностей нашей работы много профессиональных семей здесь оказывается. Работаем в одной лаборатории.
— Каким образом можно обеспечить детям качественное образование?
— С малышами все хорошо: наша школа, например, лучшая в районе. Дети активно проводят время на свежем воздухе. В принципе, за ними можно не беспокоиться. Есть хотя бы минимальное количество кружков, музыкальная и рисовальная школы. Но у меня сейчас старшей 12 лет, и ей немного скучновато.
Мы, конечно же, думаем об образовании. Мы видим историю поселка с нашей стороны: все дети, которые хотели поступать в престижные учебные заведения, поступили. Кто-то использовал репетиторов, кто-то нашел другие способы добиться успеха.
Меня это мало волнует, окончил обычную школу, хотя нынешний уровень образования не нравится. Пока всё спокойно: математику преподаёт человек, защищавший здесь кандидатскую диссертацию, затем работавший в других сферах, а потом вернувшийся в поселок.
Расскажите, как вы проводите дни на месте работы? Есть ли рабочий график ночью?
Это довольно трудно, переход на новый режим сложен для молодежи. Сам наблюдаю не часто, где-то десять ночей за полгода. Дежурство на телескопе — лишь часть работы. В нашей лаборатории разрабатывают наблюдательную аппаратуру, следят за её состоянием и занимаются модернизацией. Есть несколько высококвалифицированных инженеров, один из них кандидат технических наук. Местный житель: родился здесь, но окончил ИТМО.
Мы плодотворно сотрудничаем с Кавказской горной обсерваторией ГАИШ МГУ, где установлен новый двух с половиной метровый телескоп. Мы туда регулярно ездим для наблюдений и используем аппаратуру, изготовленную нами для него. Мне там очень нравится: поскольку обсерватория строилась с нуля, исходя из всего предыдущего опыта, многие процессы организованы очень хорошо — от организации наблюдений до обработки и анализа данных.
В доме стараюсь не заниматься работой. Дети пока ещё маленькие. Прихожу на работу днем, а после обеда, например, из-за компактности поселка, выхожу на пробежку в подходящее для меня время. Бегаю по серпантину километров десять. Потом прихожу ужинать. Если что-то нужно доделать, дописать, проще сходить на работу, всё сделать и потом вернуться домой.
Вы утверждаете, что ваша лаборатория изготавливает приборы своими руками, с помощью паяльника?
В нашем институте действует лаборатория, производящая электронику для современных детектов. Чувствительные к свету ПЗС-приемники… ПЗС — прибор с зарядовой связью. — прим.ред.Мы приобретаем, например, у англоязычной компании e2v, а всю электронную часть создаём собственноручно.
Редким специалистам под силу это дело. В России практически единственным учреждением подобного рода является наш институт, производящий астрономические приборы. Не только человеческая работа с паяльниками ведется здесь, но и автоматизированные роботы создают многослойные платы.
В лаборатории модернизируют прибор для БТА. Инженер определяет необходимую линзу: часть изготавливается в наших оптических мастерских (у нас замечательные оптики!), часть заказывается. Механические части приобретаются и изготавливаются в наших мастерских.
Эта методика приносит хорошие результаты: молодые исследователи лишь несколько дней назад завершили наблюдения объектов по просьбе группы «Спектра-РГ».
— А вы осуществляете общее руководство?
Я руководитель лаборатории и отвечаю за распределение задач коллективу. Также имею возможность принимать стратегические решения.
Вчера говорили о правильной установке нового затвора в спектрометр. Инженер предлагал варианты в Telegram, и меня попросили выбрать наиболее подходящий для научных измерений. Человек приступил к работе: сам точил необходимые детали, а для других обращался в мастерскую. Если потребуется, я должен обратиться к руководству с просьбой выплатить надбавку токарю за выполненные работы.
— А как устроены дежурства на телескопе?
Ответственный наблюдатель использует специальные приборы для наблюдения за небом. Наличие Луны делит ночи на темные, светлые и полутемные. Это влияет на выбор инструмента: в условиях яркой освещенности применяют высокоразрешающий спектрограф, который позволяет детально изучать светила.
Под густым небосводом любители астрономии видят отдаленные и тусклые объекты, называемые deep sky.
Поступают объекты, обнаруженные космической обсерваторией «Спектр-РГ» на рентгеновском небе. Общая база данных источников уже сформирована. Группа в ИКИ РАН определяет приоритеты для наблюдений. Наблюдатель в САО принимает решение исходя из погодных условий. Измеряют красное смещение объекта, оценивают качество данных и передают информацию в ИКИ.
Сейчас это интерактивный процесс. С одной стороны, нет необходимости стоять у телескопа и смотреть внутрь, как раньше. С другой — наблюдатели имеют большую свободу творчества. Астроном-наблюдатель принимает решения: продолжать наблюдения или что-то другое сделать. Какой вариант наблюдения лучше подходит? Например, получить более глубокую картинку или улучшить спектральное разрешение.
В течение суток наблюдается взаимодействие. В ИКИ ведут координацию наблюдений на нескольких телескопах: в Саянской обсерватории функционирует телескоп с нашей аппаратурой, в Анталье работает российско-турецкий телескоп, который распределяет цели между несколькими пунктами.
Случается ли так, что фортуна улыбнулась или отвернулась? Как астрономы определяют удачу?
Однажды я выгуливал младшую дочь в коляске и читал распечатанную статью о четырёх необычных галактиках. Люди предлагали варианты их эволюции. Я читаю и понимаю, что можно всё по-другому интерпретировать, потому что смотрели только нейтральный газ, а нужно — ионизованный.
Я подал заявку на использование нашего телескопа для наблюдения за ионизованным газом. Мне выделили пару ночей с идеальной погодой. Полученные данные подтвердили мою гипотезу, и нужно было скорректировать взгляды коллег. В итоге была написана и опубликована очень качественная статья.
Почему всё так хорошо получилось? Прочитал статью другого автора – пример того, как мощный телескоп открывает возможности. Но это также везение: наша атмосфера не всегда стабильна, и нужно учитывать особенности конструкции телескопа. Поэтому бывает, что наблюдательные данные получаются очень высокого качества с прекрасной картинкой.
Встретил объект, выглядевший подозрительным: вроде остатка сверхновой, но… Утром на часик получил возможность его понаблюдать. Получилось отличное изображение, спектр — что-то совсем непонятное, не как остаток сверхновой.
Мы обнаружили редкий источник — звезду с необычными характеристиками: массивную, но беднометаллическую. В нашей Галактике таких звёзд нет, возможно, в других типах галактик их можно встретить.
— Преимущественно вы исследуете галактики. Какая из задач в этом обширном поле вам представляется наиболее увлекательной?
У меня было две задачи. По первой мы почти закончили работу, сейчас нужно собрать больше данных для её дополнения. Это галактики с полярными кольцами: раньше нас привлекли предсказания о них — газ должен удаляться из галактик, что создаст сложную систему ионизации и повлияет на эволюцию галактик. Мы проверили это наблюдениями.
В настоящий момент разрабатывается исследование: как активное ядро в галактике периодически включается и выключается. В ходе работы была обнаружена система, где включение и выключение можно наблюдать по следам ионизации галактики, расположенной на большом расстоянии. Это наибольшее расстояние для подобного случая – около 100 килопарсеков.
Влияние активного ядра галактики на ее процессы считается обратной связью, которая формировала эволюцию галактик с момента начала космологического времени.
Мы выдвинули несколько гипотез относительно этой системы, но для их подтверждения необходимы сведения от шестиметрового телескопа, представленные в особым образом.
— Так вы изучаете различные объекты, каждый со своей особенной системой работы?
Я иногда не всегда сконцентрирован. Это не лучшим образом сказывается на моём работе и на коллегах. Например, есть Ковалев Юрий Андреевич, который изучает джеты и квазары, а его сын Юрий Юрьевич занимается тем же самым. Настоящая семейная традиция в науке! По итогам работы они добились впечатляющих результатов.
В этом году я посетил конференцию в Гонконге зимой и услышал о необычных открытиях, которые станут возможны благодаря новым телескопам. Возвращаясь домой, сразу после Нового года мы с помощью нового метода наблюдали туманность Орион на метровом телескопе. Казалось бы, что может быть нового, ведь всё давно известно? Однако оказалось не все.
Это мой стиль общения: многим нравится возможность взаимодействовать со мной, и я открыт к новым задачам, если они интересны. Я также верю в потенциал нашей работы и думаю, что здесь возможно достичь чего-то особенного.
Что вас удивило во время работы в чилийской Европейской южной обсерватории?
В течение месяца я побывал на Паранале (гора Серро-Параналь в пустыне Атакама, где располагается телескоп VLT) и в институте ESO в Сантьяго. Паранальская обсерватория — промышленная фабрика наблюдений с дисциплиной труда, подобной корейской компании LG.
Это очень здорово. У меня одно из самых сильных профессиональных впечатлений — платформа телескопов VLT высотой восемь метров, которую все видели. Ты стоишь, и у тебя на уровне глаз звезды не мерцают. Атмосфера такая спокойная и чистая, что ты видишь четкость без ослабления света звезд. Даже в хорошем месте у нас есть проблемы: ты всё равно видишь ослабление света, что звёзд меньше у горизонта, и они мерцают. А здесь ты смотришь, и на горизонте звезды сидят и не мерцают. Это впечатляет.
Конечно, есть и техника. С одной стороны, работаешь, всё вокруг высокотехнологичное. С другой, в обсерватории трудишься как зубчатый шестерёнка большого устройства.
Я бы назвал это местом, где итальянцы работают как немцы. Порядок, порядок и еще раз порядок. Пишут объяснительную, если долго перенаводили телескоп с места на место, а если окажется, что прошло более 10 минут — это уже скандал!
Она устроена таким образом, чтобы через неё прошло как можно больше астрономов. Молодым предлагают краткие контракты — тяжёлый труд, но с высокими окладами. Невозможно продлить договор, даже если работа понравится.
Это обучение для молодых исследователей, после которого становится ясно, что возможно с помощью телескопа и как это делать. Несмотря на «эпоху удаленной работы», важно приехать и увидеть процесс собственными глазами.
Здесь можно увидеть множество деталей, определяющих специфику наблюдений. Как наблюдатель подбирает объект, какими критериями руководствовотся, что для него на телескопе является главным. Стоит осознавать, что существуют типы объектов, которые сложны в пронаблюдении.
Не все работают так же, как в ESO. Когда меня попросили коллеги помочь с шести с половиной метровым телескопом «Магеллан» в Чили, принцип там оказался другим, чем объяснил мне потом российский астроном Андрей Токовинин, сидящий уже в Чили. По его словам, ESO – фабрика, а у нас родео. Ты сел на быка и держись!
Там предусмотрено наблюдение в месте расположения телескопа. Местную команду привлекают для технического обслуживания. Для получения качественных данных необходимо приехать лично или послать студента, который сможет разобраться и выполнить работу. В VLT подобный подход невозможен, так как все процессы отработаны до мелочей. Высокий уровень трудовой дисциплины позволяет человеку действовать как продвинутый инструмент.
— Какое другое призвание выбрали бы вы, не став астрономом?
— Вдумался я как-то: может быть, по сумме своих увлечений стал бы геологом, таким, какими описал Ефремов в книгах. Человек с киркой и геологическим молотком в экспедиции, но при этом весь курс химии и кристаллографии в голове помнит. Ещё и экспериментатор, только другого рода. Мне казалось, по складу характера и прочим параметрам я бы, возможно, в этом себе нашел. Хотя никогда не тянуло ко всему этому.
Могу предположить, что археология мне тоже понравилась бы. У меня есть хобби — военно-поисковая деятельность. С школьных лет езжу на раскопки мест сражений. Начинал тогда, когда найденный смертный медальон мог передать близким родственникам погибшего. Делаю это как волонтер, вхожу в один из официальных поисковых отрядов, раз-два раза в год выезжаю в экспедиции. Поискового движения России.
Ведутся работы по восстановлению картины боевых действий на Северном Кавказе. За прошлый год пешком прошел от тех мест до дома. Там проходили одни из самых высокогорных боев, Марухский перевал, август—сентябрь 1942 года, с дивизией «Эдельвейс». В этом году с похожей экспедицией поднялся на Эльбрус.
— Что для вас изменилось в науке за последние пару лет?
Связь стала значительно менее частой. Личные отношения с иностранными коллегами у меня сохранились, и я мало слышал о подобных проблемах других. В то же время официальные контакты с их стороны ограничены куда сильнее, чем с нашей стороны. Сейчас россиянин — не желанный гость. Тебя могут приветствовать даже на официальном уровне, но откажут в поддержке поездки и свой исследовательский персонал университет не направит в Россию. Поездки на европейские конференции практически прекратились из-за визовых и финансовых трудностей.
На данный момент проводим компенсационные мероприятия. Максимум езжу туда, куда можно попасть без визы: Сербия, Китай. Был в Эмиратах, в университете Абу-Даби. Контакты сократились, сложнее оформить новый проект, но переписка продолжается. Иностранцы получают время на нашем телескопе, мы стараемся подавать заявки на зарубежные инструменты, иногда с успехом.
Меня беспокоит следующая ситуация: с точки зрения экономики и затрат личного времени и энергии, лучше всего оставаться дома. Возникает угроза уйти в провинциальность во многих сферах жизни. Мы прилагаем все усилия, чтобы этого не произошло.
Вторая трудность связана с публикациями. Она отражает как наши текущие проблемы, так и общее кризисное состояние издательской деятельности. Например, упомянутый ранее английский журнал перешел на open access, что означает оплату авторами публикации. В наших условиях это представляет проблему, а техническая реализация оплаты затруднена из-за отсутствия доступа к платежным системам.
Из-за санкций против ряда российских институтов, включая астрономические, журналы отказывают в рецензировании.
МФТИ и ФТИ имени Иоффе сталкиваются с подобной ситуацией. Закрывается возможность публикаций во многих авторитетных журналах, и в связи с этим встает вопрос о том, что делать и как сохранить результаты своей работы. К этому добавляется история с издательством Pleiades. Издание российских научных журналов на английском языке из-за разногласий между издательством и РАН заметно затруднено. прим.ред.)
Некоторые молодые люди выехали за рубеж, нельзя утверждать, что это были уже самые опытные специалисты, всё же это было изменением. В данном случае это небольшой процент, но по некоторым московским институтам и университетам я наблюдаю такое явление.
В сфере IT существует привычная практика ухода или эмиграции специалистов.
У меня был опыт общения с аспирантами в Иране. Там аспирант может выбрать руководителя в любой стране, и виза на четыре месяца оплачивается. К нам в Россию четырехмесячную визу получить в приемлемый срок – невозможно.
Вне зависимости от срока пребывания аспирантки здесь, важно понимать: для работы иностранных учёных нужны сильная мотивация и прочные связи.
Отсутствие у российских учёных высококлассных телескопов не говорит ли о низком уровне науки в стране? Стоит ли быть астрономом в России?
Важно сохранить «разнообразие видов». В российской науке, по крайней мере в моей области, это ярко проявляется, и хочется её не потерять.
В организации есть преимущества, превосходящие некоторые минусы. Об этом убедился во время пандемии коронавируса, когда наш телескоп вновь стал самым крупным функционирующим оптическим телескопом. Например, удалось выполнить спектроскопию ядра кометы, которая распадалась прямо в процессе наблюдения.
В некоторых случаях мы предоставляем большую свободу творчества, возможно, при снижении оклада.
Однако по моему мнению, это очень важно сохранить.
Большинство астрономов в моей науке работают за границей. С ними мне хочется общаться. Всё равно, свой участок нужно охранять и обрабатывать. Возможно, там вырастет что-нибудь необычное.
Предлагаем другое направление для развития. Существуют талантливые учёные, но наше предложение – иной подход. Важно его сохранять.
Публикация осуществлена при финансовой поддержке Министерства науки и высшего образования Российской Федерации в рамках федерального проекта «Популяризация науки и технологий» под номером 075-15-2024-571.