Какое признание удостаиваются российские астрономы за рубежом, почему привлекает жизнь в горной местности вблизи обсерватории, какие навыки требуются астроному, в том числе умение работать с паяльником, и чем привлекают галактики с полярными кольцами? Эти и другие темы стали предметом нашей беседы с Алексеем Моисеевым, руководителем лаборатории спектроскопии и фотометрии внегалактических объектов Специальной астрофизической обсерватории (САО) РАН.
— В психологии существует концепция «внутреннего “я”», представляющего собой самоописание человека. Как вы сами себя определяете?
— Я воспринимаю себя как астроном, точнее, как астроном-наблюдатель. В общественном мнении астроном – это человек, изучающий небесные тела через телескоп, однако на самом деле таких специалистов среди астрономов крайне мало. Я определяю себя как наблюдателя, сочетающего в своей работе и экспериментальные методы. В мировом астрономическом сообществе насчитывается около 10 тысяч человек, а непосредственно наблюдениями за небесными объектами занимаются лишь несколько сотен.
У каждого из нас, кто является наблюдателем, есть свои научные интересы, однако, вероятно, они не являются приоритетными. Мои интересы часто меняются, поскольку я отдаю предпочтение тому, что представляется наиболее интересным с точки зрения экспериментальной работы и наблюдений. В первую очередь, я ориентируюсь на эксперимент.
— Как вы оказались в этой профессии?
— Я столкнулся с довольно необычной ситуацией, хотя она может показаться банальной. Решение стать астрономом я принял в девять с половиной лет, в третьем классе, после прочтения книги Зигеля «Сокровища звездного неба» ( Зигель Ф. Ю. «Сокровища звездного неба: путеводитель по созвездиям и Луне». Москва, 1980. — прим.ред.). Мы с мамой отправились в путешествие на ее родину, в новосибирский Академгородок. Там она приобрела для меня книгу — «может быть, тебе будет интересно?». Заинтересовавшись, я погрузился в чтение, посещал астрономические кружки, стал продвинутым любителем астрономии и даже самостоятельно изготовил телескоп из очковых стекол, делая фотографии на пленку. Наряду с этим, я увлекался химией, но это увлечение со временем угасло на фоне моей любви к астрономии.
У меня было двое одноклассников, разделявших интерес к астрономии. Мы поддерживали общение и посещали астрономические кружки, в том числе во Дворец пионеров, а также ходили в планетарий, где недавно установили крупный телескоп «Цейс» (нем. Zeiss) ( Московский городской Дворец пионеров и школьников, с 1992 года носящий название Московский городской дворец творчества детей и юношества, до 2014 года был известен как Московский городской Дворец детского (юношеского) творчества и в настоящее время является частью ГБПОУ «Воробьёвы горы». — прим.ред.).
Изначально я изготовил телескоп, используя насадочные линзы, предназначенные для фотографов, и пластиковую трубу, однако вскоре отказался от него, поскольку процесс сборки доставлял больше удовлетворения, чем само наблюдение.
Затем дедушка приобрел мне телескоп «Алькор», в то время выпускались советские телескопы под названиями «Алькор» и «Мицар». Его стоимость составляла 135 рублей, это было примерно в 1990 году, тогда на эту сумму можно было приобрести два велосипеда. Впоследствии наша компания распалась из-за разных увлечений, и поступать на астрономическое отделение физического факультета МГУ я уже делал самостоятельно.
— Сразу после поступления на первый курс вас начали готовить к работе в области астрономии?
— Действительно, конкурс был значительно выше. В 1993 году конкурс на физический факультет составлял 1 к 1, а на астрономическое отделение – 1 к 5.
Общение с зарубежными коллегами показало мне, что российская система – это скорее уникальный случай. В мировом сообществе астрономическая специализация обычно начинается на более поздних этапах. Один бельгийский коллега поделился: «Я получил математическое образование, и о существовании „чёрной дыры“ узнал уже в аспирантуре». При этом он является автором ряда значимых работ, посвященных сверхмассивным черным дырам. Таким образом, углубленная специализация часто формируется в период обучения в аспирантуре.
Мы были гордятся этой спецификой, выделялись на фоне студентов физического факультета. У нас предусматривалось больше экзаменов, и с самого начала осуществлялась интенсивная подготовка. В то время как большинство физиков определялись с будущим занятием только на третьем курсе, у нас уже к этому моменту были студенты с научными публикациями.
По моему пониманию, российская система представляет собой уникальный случай, поскольку в мировом масштабе астрономическая специализация развивается значительно позднее!
— 1993 год – период, когда научная деятельность или любые другие занятия отходили на второй план из-за необходимости выживания. Какие мысли приходили вам и вашим коллегам по учебе о том, как заработать на жизнь?
— Позже я смотрел и удивлялся: наша группа была довольно большой, нас было 25 человек. Более половины из них защитили диссертации по своей специальности. Удивительно, но многие остались работать в профессиональной астрономии. Вероятно, это исключение из правил. Но оно повторяется: когда узнаешь об астрономах примерно одного возраста, выясняется, что они все были на одном курсе.
— Ваши преподаватели утверждали, что «наука — это необходимо»? Что не стоит стремиться к материальному благополучию, а нужно задумываться о будущем?
— Этот вопрос даже не поднимался на обсуждение. Мы занимаемся тем, что нас увлекает. По всей видимости, это было интересно и им самим. У нас не возникало ощущения, что преподаватель выполняет свою работу ради заработной платы.
Подобная система, возможно, напоминает подход, используемый в Физическом институте (МФТИ): у нас занятия вели практикующие ученые. Так, нашим куратором группы был Константин Постнов, ныне директор ГИБДД и член-корреспондент.
Когда лекции о нейтронных звездах проводит ученый, сам активно ведущий передовые исследования в области их влияния, в частности, в сфере гравитационно-волнового фона, это имеет большое значение. Возникает ощущение, что перед нами люди, увлеченно занимающиеся своим делом в настоящий момент. Они ведут занятия и затем продолжают научные изыскания, связанные со звездами.
Мы не жили в мире грез. После поступления в институт прошло всего два месяца, когда произошел расстрел Белого дома, а в Москве на улицах вспыхнули перестрелки. Все это активно обсуждалось в нашем кругу. Мы, студенты кафедры противовоздушной обороны, изучали систему С-300, а в это время продолжались бомбардировки Югославии. Разногласия по этим вопросам были острыми, и мнения разделялись: кто прав, кто виноват, какие действия необходимо предпринять. Единого мнения не существовало. Я знаю, что среди нас были ребята, участвовавшие в деятельности левых партий, в том числе в партии Анпилова ( В октябре 1993 года организация «Трудовая Россия», возглавляемая Виктором Анпиловым, принимала участие в обороне Белого дома. — прим.ред.). Но это шло фоном.
Начиная со второго курса, я оставался на кафедре, выполняя дипломные и курсовые работы. Мы нередко засиживались допоздна в ГАИ, на кафедре астрофизики, поскольку дома не было компьютеров, а там был рабочий компьютер, к которому студенты могли получить доступ лишь в ночное время.
— Какая обстановка царила в среде астрономов в то время? Какие были взаимоотношения между ними?
— Производило впечатление, что есть исследователи, а есть те, кто занимается решением организационных вопросов и популяризацией науки, как героиня Шура из фильма «Служебный роман» — и таких людей немало. В этот момент осознаешь, что образы из романа Стругацких «Понедельник начинается в воскресенье» действительно отражают реальных людей. Известно, что в этой книге половина персонажей основана на сотрудниках Пулково ( Пулковская обсерватория, в настоящее время являющаяся Главной астрономической обсерваторией РАН. — прим.ред.).
С одной стороны, все работали над общей задачей, с другой – существовало множество разногласий. В частности, академик Алексей Фридман, яркая личность и автор оригинальной теории спиральной структуры галактик, проявлял активную, но противоречивую позицию. Как это нередко случается с выдающимися людьми, его отличал взрывной характер. Возникали споры и конфликтные ситуации, которые затрагивали и меня, студента.
Было нелегко. Моим научным руководителем в аспирантуре был Виктор Афанасьев, личность непростая, но запоминающаяся. Он отличался исключительной работоспособностью и являлся разработчиком инновационного подхода к определению массы черных дыр, расположенных в центрах галактик. При этом он опирался на уникальные методики, применяемые на нашем телескопе БТА, имеющем зеркало диаметром шесть метров.
Это был человек с твердым характером, однако он уважал умение отстаивать свою точку зрения и был готов к компромиссу: «Если ты работаешь на общее дело, то можешь самостоятельно определять свои приоритеты, даже если я не согласен с ними и считаю ошибочными».
Некоторые руководители производили впечатление мягких и доброжелательных людей, однако выяснялось, что их аспиранты могут работать только под строгим контролем и в пределах команды. Защита диссертации у них затягивается, поскольку руководитель опасается, что после получения степени ученого аспирант покинет коллектив, что нежелательно.
Я окончил эту школу: меня приняли в аспирантуру по предложенной теме, и я был готов одновременно заниматься тем, что мне было интереснее (причем у меня было достаточно свободного времени для этого). По «альтернативной» теме я впоследствии подготовил диссертацию. В настоящее время добиться подобного крайне сложно, поскольку аспирантура представляет собой весьма бюрократизированный процесс, где каждый шаг влево или вправо сопровождается постоянным контролем и согласованием.
— В настоящее время очевидно, что для исследователя первостепенно значимы научные публикации: необходимо уметь читать и писать на английском языке. А когда это осознание пришло к вам?
— Раньше публикации в научных журналах воспринимались как необходимый способ донести свои исследования до научного сообщества. Именно с этой точки зрения они и оценивались. Безусловно, стремились попасть в авторитетные западные издания, которые я сам регулярно читал. Я привык к тому, что выдающиеся статьи печатаются в Astronomy and Astrophysics. Я написал статью, которая по сути представляла собой мою курсовую работу. В итоге она была опубликована, когда я уже начал аспирантуру, в Astronomy and Astrophysics. Это считалось весьма достойным результатом.
Мы начали знакомиться с научными журналами на втором курсе обучения. После того, как была определена задача, возникла необходимость в чтении статей и посещении библиотеки. Материалы поступали достаточно регулярно. Затем всё перешло в электронный формат. Но вот то ощущение, когда приходишь в библиотеку, а там на стенде лежит номер MNRAS ( Monthly Notices of the Royal Astronomical Society — это один из старейших и наиболее уважаемых научных издания, посвященных астрономии. — прим.ред.), и там располагалась твоя статья, дополненная цветными иллюстрациями. Открыв её, я почувствовал приятный запах типографской продукции и ощутил настоящее потрясение.
— А языковой барьер был?
— Да. Мой уровень английского был невысоким, в школе не сложилось с этим предметом. И сейчас, откровенно говоря, мой разговорный английский оставляет желать лучшего. Политическую лексику я, вероятно, буду понимать с трудом. Я помню хорошую цитату из интервью Рашида Алиевича Сюняева (советский и российский астрофизик, академик РАН, известный, в частности, исследованиями флуктуаций реликтового излучения. — прим.ред.) — ему немецкий коллега сказал: «Рашид, не переживай! Неидеальный английский — это нормальный язык науки».
Я переживал трудности, но подобного опыта касались многие. Наша работа была связана с острой потребностью: значительная часть литературы была на английском языке. Не было альтернативы. Моя область исследований отличалась высокой степенью специализации – внегалактическая астрономия. За время обучения в университете я, вероятно, прочитал всего три-четыре книги на русском языке, посвященные этой теме. Это воспринималось как неизбежность.
— При взаимодействии с зарубежными коллегами вам когда-нибудь приходилось сталкиваться с пренебрежительным отношением, когда утверждалось, что это лишь отдалённая область научных исследований, где недостаточно инструментов и, соответственно, мало что интересного может быть рассказано»?
— У меня, напротив, были другие сведения. В одной из поездок, предшествовавших пандемии, участник семинара поделился: «На конференцию прибыли специалисты, работавшие с шестиметровым телескопом. Я ознакомился с их публикациями и был приятно удивлён высоким качеством исследований». Неоднократно я сталкивался с противоположной точкой зрения — «вам необходимо больше внимания уделять продвижению своей деятельности!». ( Шестиметровый телескоп БТА расположен в Специальной астрофизической обсерватории РАН на Кавказе. Ранее он являлся самым крупным оптическим телескопом в мире, а в настоящее время – самым большим телескопом в Евразии. — прим.ред.).
«Я не очень хорошо вас слышу», — обратился к нам на конференции известный эксперт, Брюс Элмигрин. Ему уже около 80 лет, и он заметил: «У вас, русские, очень качественные работы. Я сейчас слушаю, и везде все отлично, замечательно! Но вы кажетесь мне немного отстраненными и необщительными».
Действительно, взаимодействие ограничено, а степень взаимосвязанности между организациями, даже в пределах России, не отличается высоким уровнем. Встречаются совместные проекты, однако их недостаточно. Необходимо улучшать коммуникацию.
С Китаем у нас налажено активное сотрудничество, однако ведение дел с ними требует осторожности. Работа с сербами складывается удачно, мы имеем многолетний опыт взаимодействия с Белградским университетом. Сербские ученые – не многочисленны, но астрономы представляют собой весьма сильную команду. В этом они близки нам по духу.
У русских, на мой взгляд, очень качественные работы. Я сейчас слушаю, и все впечатляет, действительно здорово! Однако, вы производите впечатление несколько замкнутых и необщительных людей!
— Вы работаете в САО, что подразумевает проживание в отдалённом горном районе, вдали от городской среды, поблизости от телескопа? Как состоялось ваше трудоустройство?
— Я проходил практику и остался доволен, меня захватила работа с телескопом, возможность получать уникальные данные самостоятельно. Телескоп БТА — это экспериментальная установка достойного уровня, не самая передовая, но вполне хорошая. У меня была интересная задача, и я осознал, что могу успешно справиться с ней именно здесь.
Второй важный аспект заключался в том, что в Москве аспирантская стипендия едва покрывала расходы, однако в Северо-Восточном административном округе в тот период складывалось оптимальное сочетание уровня жизни, необходимых затрат и возможностей для научной деятельности. Нам предоставляли служебное жилье, наблюдатель получал достойную надбавку. И дорога до работы занимала всего три минуты!
В Москве на дорогу, в среднем, уходит один рабочий день в неделю. Тем не менее, это не отдалённый регион, а территория с высоким уровнем развития.
Меня тогдашняя Москва при Лужкове не привлекала, я считал, что этот город строят для очень состоятельных людей. Мне было некомфортно, хотя я в целом люблю Москву и еще в школьные годы увлекался ее историей, внимательно изучая замечательную книгу Льва Колодного «Москва у нас одна» ( Л. Е. Колодный является автором нескольких научно-популярных книг, посвященных Москве: «Москва глазами репортера» (1966), «Земля Москва» (1978), «Путешествие по новой Москве» (1979), «Круговая панорама Москвы» (1980), «Края Москвы» (1985), «Хождение в Москву» (1990), «Москва у нас одна» (1991) и другие. — прим.ред.).
Тогдашняя городская атмосфера вызывала у меня дискомфорт, в то время как на Кавказе открывалась возможность начать всё заново – в кругу людей, разделяющих мои взгляды. Я видел потенциал, обладал надежной командой и знал, с кем предстоит сотрудничать.
— Что-то вас удивило там, в САО?
— Я был впечатлен тем, насколько активно участники общались. Это был семинар, на который пришло множество людей. Такое мероприятие вызывает интерес.
Будучи студентом второго курса, я приехал в Северо-Восточный административный округ, и вместе со мной прибыли еще два студента старших курсов (один из которых – действующий член-корреспондент РАН Юрий Ковалев). Нашим руководителем выступил аспирант первого курса, Сергей Попов, в настоящее время являющийся ключевой фигурой в продвижении нашей научной деятельности. По моему мнению, коллектив глубоко увлечен наукой, хотя это было впечатление человека, приехавшего ненадолго, а не переехавшего на постоянное место жительства. С другой стороны, чем могли заниматься эти люди в другом месте? Такая изолированность способствует этому.
— Вам выражают сочувствие? Не замечали, чтобы говорили: как вам не повезло, вы живете вдали от цивилизованных мест?
— Некоторые пытались проявить сочувствие. Родители, в целом, не поддержали это решение, но осознавали, что оно было обдуманным. Я вспоминаю, как в 2007 году кто-то говорил обо мне: «Он живет в таком месте, где нет даже мобильной связи!» Тогда сотовая связь заканчивалась в станице, вышек не было, и это казалось довольно печальным.
В настоящее время акцент делается на преимуществах: стоимость жилья у нас высока, что обусловлено близостью курорта и притоком состоятельных людей, приезжающих для катания на горных лыжах. Ощущение отдаленности и изоляции давно исчезло, доступна мобильная связь, а доставка осуществляется практически так же, как в Москве. Однако, сохраняется деревенский подход к организации: курьер доставляет заказ в многоэтажный дом и просто подвешивает пакеты на дверную ручку. Те, кто находится дома, заберут их сегодня, а остальных – немного позже.
— Сразу после окончания института я отправился работать в обсерваторию. А о моей семье вопрос возник позже?
— Моя жена также занимается астрономией. Мы встретились, когда она приехала сюда учиться. В таких местах нередко встречаются семьи, где оба супруга являются профессионалами в одной области. Мы работаем в одной лаборатории.
— Как обеспечить детям качественное образование?
— С младшими детьми никаких сложностей не возникает: наша школа, к примеру, является лучшей в округе. Они также проводят время на улице. В целом, вы можете не беспокоиться об их воспитании. Есть определенный набор кружков, включая музыкальную и художественную школу. Однако у меня сейчас старшей дочери 12 лет, и ей становится неинтересно.
Мы, конечно, заботимся об образовании. Однако мы наблюдаем, что в нашем поселке, на нашей стороне, все дети, стремившиеся к поступлению в престижные учебные заведения, добились своей цели. Кто-то подключал репетиторов, кто-то находил другие способы решения этой задачи.
Я не испытываю по этому поводу сильной тревоги, поскольку окончил обычную школу, хотя нынешний уровень среднего образования мне не соответствует. Однако пока что у нас не наблюдается сложной обстановки: математику, к примеру, ведет преподаватель, который защищал у нас кандидатскую диссертацию, затем искал себя в других сферах, а впоследствии вернулся в наш поселок.
— Расскажите, пожалуйста, как проходит ваш обычный день? Вы работаете в ночные смены?
— Привыкание к новому распорядку сложно дается, особенно с возрастом. Я сам замечаю это нечасто, примерно десять ночей за полгода. Дежурство у телескопа – лишь малая часть моих обязанностей. В нашей лаборатории, к примеру, ведется разработка наблюдательного оборудования, мы контролируем его состояние и проводим модернизацию. У нас работает несколько высококвалифицированных инженеров, в том числе кандидат технических наук. Он местный, родился здесь, но получил образование в ИТМО.
Мы также успешно взаимодействуем с Кавказской горной обсерваторией ГАИШ МГУ, где установлен новый телескоп высотой два с половиной метра. Мы регулярно посещаем это место для наблюдений, и используем оборудование, разработанное специально для него. Мне там очень нравится. Благодаря тому, что обсерватория была построена с нуля, с учетом накопленного опыта, многие аспекты там организованы на высоком уровне — от организации процесса наблюдений до обработки и анализа полученных данных.
Я стремлюсь минимизировать рабочее время, находясь дома, поскольку мои дети еще малы. На работу я прихожу днем, а затем во второй половине дня. Благодаря компактной застройке поселка, у меня появляется возможность совершать пробежки в удобное время, обычно я преодолеваю около десяти километров по извилистой дороге. После этого я возвращаюсь к ужину, и если возникает необходимость закончить или дополнить что-либо, мне легче отправиться на работу, завершить все необходимые действия и вернуться домой.
— Вы утверждаете, что ваша лаборатория изготавливает приборы, то есть непосредственно производит их, используя паяльник?
— В нашем институте функционирует лаборатория, занимающаяся разработкой электроники для современных детекторов, включая светочувствительные ПЗС-приемники ( ПЗС — прибор с зарядовой связью. — прим.ред.) мы закупаем, к примеру, у британской компании e2v, а электронные компоненты разрабатываем и производим самостоятельно.
Способность к этому встречается нечасто, и в России наш институт, пожалуй, единственный, кто занимается изготовлением астрономических приборов. Здесь трудятся не только специалисты, умеющие паять, но и автоматизированные роботы, создающие многослойные печатные платы.
В настоящее время в нашей лаборатории проводится модернизация оборудования для биологической терапии. Инженер определяет, какая линза требуется, и часть компонентов может быть изготовлена в наших оптических мастерских (у нас работают талантливые специалисты!), а некоторые мы заказываем. Механические детали либо приобретаются, либо изготавливаются непосредственно в нашей лаборатории, так как у нас есть хорошо оснащенные мастерские.
Это показывает высокую эффективность работы: специалисты недавно завершили наблюдение объектов по заказу группы «Спектра-РГ».
— А вы осуществляете общее руководство?
— Я руковожу работой лаборатории и определяю задачи, которые выполняют её сотрудники. Обладаю полномочиями для принятия стратегических решений.
Вчера мы обсуждали, как корректно установить новый затвор в спектрометр. Инженер прислал в Telegram несколько вариантов, и от меня потребовалось выбрать наиболее подходящий для получения достоверных научных данных. После этого сотрудник приступает к работе: самостоятельно изготавливает необходимые детали, а для выполнения других операций обращается в мастерскую. В случае возникновения потребности я должен обращаться к руководству с просьбой о выплате дополнительной оплаты токарю, поскольку он выполнил определенные работы.
— А как устроены дежурства на телескопе?
— Для наблюдения за объектами выделен ответственный специалист, оснащенный необходимой аппаратурой. Ночное небо характеризуется наличием Луны, что позволяет классифицировать ночи как темные, светлые и полутемные. Этот фактор определяет выбор прибора для работы, поскольку при ярком фоновом освещении требуется использовать спектрограф высокого разрешения, позволяющий детально изучать яркие объекты.
В условиях темного неба, которое астрономы называют «deep sky», можно увидеть удаленные и тусклые объекты.
Когда мы начинаем работу, у нас уже имеется база данных источников, обнаруженных космической обсерваторией «Спектр-РГ» в рентгеновском диапазоне. В Институте космических исследований РАН формируется перечень приоритетных объектов для изучения. Специалист в Специальной астрофизической обсерватории выбирает оптимальное время наблюдений, учитывая погодные условия. Для каждого объекта определяют красное смещение, оценивают качество получаемых данных, и часть информации сразу передается в ИКИ.
В настоящее время это представляет собой динамичный, интерактивный процесс. В отличие от прошлых эпох, когда астрономы располагались у телескопа и непосредственно вели наблюдения, сегодня у них есть значительная свобода для творчества. Астроном-наблюдатель сам определяет стратегию: следует ли продолжить наблюдения в текущем направлении или перейти к другим действиям. Какой из вариантов наблюдения наиболее предпочтителен? Например, получение изображения с большей детализацией. Или, наоборот, необходимо повысить точность спектрального анализа.
В течение ночи продолжается взаимодействие, в ИКИ осуществляют координацию наблюдений с использованием нескольких телескопов: в Саянской обсерватории работает телескоп, оснащенный нашей аппаратурой, в Анталье – российско-турецкий телескоп, который распределяет цели между несколькими пунктами.
— Возникают ли обстоятельства, когда человек испытывает везение, или же, напротив, сталкивается с неудачами? Каким образом астроном определяет понятие удачи?
— Однажды, когда я гулял с младшей дочкой в коляске, я читал распечатанную статью о четырех весьма необычных галактиках. В ней люди предлагали различные объяснения их развития. Читая, я осознал, что можно предложить совершенно иную интерпретацию, поскольку авторы рассматривали только нейтральный газ, а необходимо учитывать ионизованный.
Я подал заявку на использование телескопа для изучения ионизированного газа, и мне выделили несколько ночей. К счастью, погодные условия оказались идеальными. Полученные данные подтвердили мою правоту, и потребовалась коррекция существующих представлений. Мы подготовили и опубликовали подробную статью, основанную на полученных результатах. Возник вопрос о причинах такого результата. Изучив другую публикацию, я понял, что использование крупного телескопа предоставило уникальную возможность для проведения таких наблюдений. Однако, успех также зависел от удачного стечения обстоятельств, поскольку наша атмосфера не отличается стабильностью, и необходимо учитывать конструктивные особенности телескопа. Поэтому иногда удается получить данные исключительного качества, что позволяет получить четкое изображение.
Однажды мне попался объект, который вызвал подозрения. Он напоминал остаток сверхновой, однако… Мне выделили час времени на утренние наблюдения. В итоге удалось получить идеальное изображение, спектр оказался нетипичным, и я увидел нечто совершенно не соотносится с остатком сверхновой.
Мы обнаружили уникальный источник – звезду, обладающую весьма необычными характеристиками: это массивная звезда с низким содержанием металлов. Подобные объекты не встречаются в нашей Галактике, однако они могут присутствовать в других типах галактик.
— Вы специализируетесь преимущественно на галактиках, что именно в этой обширной области представляется вам наиболее увлекательным?
— У меня было два подобных задания. Одно из них мы практически завершили, и сейчас я стремлюсь собрать больше данных для дополнения. Речь идет о галактиках с полярными кольцами, за которыми мы когда-то пристально следили, поскольку там прогнозировали любопытные явления: газ должен покидать эти галактики, что приведет к весьма сложной системе ионизации, которая, в свою очередь, окажет влияние на их эволюцию. Мы проверили это, провели серию наблюдений.
В настоящий момент мы исследуем процесс включения и выключения активного ядра галактики. Нам удалось обнаружить систему, где мы наблюдаем изменения в ионизации галактики, причем это происходит на значительном расстоянии – около 100 килопарсеков. Это устанавливает новый рекорд для подобных наблюдений.
Влияние активного ядра галактики на процессы, протекающие внутри нее, рассматривается как механизм обратной связи, который определял эволюцию галактик на протяжении всей истории Вселенной.
Наши представления о работе этой системы требуют подтверждения, для чего необходимы данные, полученные с шестиметрового телескопа, в определенном формате.
— Это означает, что у вас имеется большое количество разнообразных объектов, каждый из которых обладает уникальными особенностями? Вы как будто смотритель зоопарка?
— Я признаю, что в этом отношении я недостаточно последователен. Это не способствует эффективной работе, в том числе и для моих коллег. Хочу добавить, что есть Юрий Андреевич Ковалев, который исследовал и продолжает исследовать джеты и квазары, а его сын, Юрий Юрьевич, занимается тем же самым. По сути, это настоящая династия, благодаря которой они достигли выдающихся результатов.
Я склонен к необдуманным поступкам. Например, этой зимой я посетил конференцию в Гонконге, где узнал об увлекательных открытиях, которые нас ждут благодаря новым телескопам. Вернувшись, я немедленно приступил к наблюдениям туманности Орион новым методом на метровом телескопе сразу после Нового года. По сути, кажется, что в этом нет ничего особенного, ведь все и так хорошо известно? Однако, выяснилось, что это не так.
Это, безусловно, моя индивидуальность. Её ценят за умение находить общий язык с разными людьми и готовность к сотрудничеству, если задача представляется увлекательной. К тому же, я осознаю, что именно в этой среде мы можем добиться чего-то особенного.
— Вы посещали Чили и Европейскую южную обсерваторию, что произвело на вас наибольшее впечатление?
— Я посетил Параналь – гору Серро-Параналь в пустыне Атакама, где расположен телескоп VLT, и штаб-квартиру Европейской южной обсерватории (ESO) в Сантьяго. Это была короткая поездка, длившаяся месяц. Паранальская обсерватория представляет собой масштабное производство наблюдений, функционирующее с уровнем трудовой дисциплины, сопоставимым с корейской корпорацией LG.
С одной стороны, это действительно впечатляет. У меня одно из самых ярких профессиональных воспоминаний – платформа восьмиметровых телескопов VLT (англ. Very Large Telescope), которую, вероятно, многие видели. Когда ты находишься там, звезды не мерцают на уровне твоего взгляда. Атмосфера настолько спокойная и прозрачная, что отсутствует экстинкция, из-за которой звезды обычно кажутся слабее. Даже в местах с хорошим качеством изображения мы сталкиваемся с проблемами: все равно наблюдается ослабление света, горизонтальные звезды кажутся менее яркими и мерцают. А там ты смотришь, и у тебя прямо на горизонте звезды – они там сидят себе и не мерцают. Это производит сильное впечатление.
Действительно, с одной стороны, ты занимаешься деятельностью, связанной с современными технологиями, а с другой – в обсерватории твоя работа представляет собой лишь одну из многих составляющих сложной системы.
Это можно охарактеризовать как место, где итальянские сотрудники работают в немецком стиле. Здесь царит порядок, и он соблюдается неукоснительно. Даже при длительной корректировке телескопа, требующей перенаведения с одного объекта на другой, составляется объяснительная записка. Если же это занимает более 10 минут, это может стать причиной серьезного разбирательства!
Цель проекта – подготовка максимального числа специалистов в области астрономии. Молодым сотрудникам предлагаются краткосрочные контракты, подразумевающие интенсивную работу, однако с высокой оплатой труда. Продлить контракт, даже при наличии положительных впечатлений, не представляется возможным.
Это своего рода курс молодого бойца, после которого становится ясно, что можно узнать от телескопа и каким образом. Это крайне важно: даже в условиях развития удаленной работы необходимо лично присутствовать и разобраться в процессе.
Здесь можно заметить множество факторов, влияющих на специфику наблюдений. Выбор объекта наблюдателем, его мотивы, а также то, что он считает ключевым при использовании телескопа – все это имеет значение. Следует учитывать, что существуют объекты, наблюдение за которыми представляет определенные трудности.
Не все организации функционируют подобно ESO. Когда меня попросили оказать содействие коллегам в Чили при работе с телескопом «Магеллан» высотой шесть с половиной метров, российский астроном Андрей Токовинин, долгое время работавший там, объяснил мне, что ESO – это своего рода фабрика, а их работа – это родео. Нужно сесть на быка и держаться!
В этом случае требуется личное присутствие наблюдателя. Техническое обслуживание телескопа осуществляет местная команда. Вам необходимо самому приехать или направить студента для самостоятельного изучения вопроса, поскольку от его навыков будет зависеть качество получаемых данных. На VLT подобная практика невозможна, так как все процессы максимально оптимизированы, а уровень профессионализма настолько высок, что каждый сотрудник выполняет свою работу как высокоточный инструмент.
— Если бы не было возможности посвятить себя астрономии, какую профессию вы бы выбрали?
— Я размышлял о том, что, если бы мне пришлось выбирать занятие по совокупности моих интересов, то, возможно, я стал бы геологом, как они изображены в книгах Ефремова. Это человек, отправляющийся в экспедиции с киркой и молотком, но при этом в его голове хранится вся программа по химии и кристаллографии. Тоже экспериментатор, но иной специализации. Мне представлялось, что, судя по моему характеру и другим качествам, я мог бы найти свое место в этой сфере. Хотя меня никогда особо не привлекала эта профессия.
Я осознаю, что мог бы увлечься и археологией. У меня есть хобби: я занимаюсь военно-поисковой деятельностью, с юных лет участвую в раскопках на местах сражений. Мое увлечение началось тогда, когда найденный памятный медальон можно было передать родственникам погибшего. Я работаю в качестве волонтера, являюсь членом одного из официально зарегистрированных поисковых отрядов и один или два раза в год принимаю участие в экспедициях Поискового движения России.
В настоящее время мы занимаемся воссозданием хронологии сражений на Северном Кавказе. В прошлом году я прошел пешком от тех мест до дома. Там проходили одни из самых высокогорных боев, включая Марухский перевал в августе и сентябре 1942 года против дивизии «Эдельвейс». Этим летом с аналогичной экспедицией покорили Эльбрус.
— Что для вас изменилось в науке за последние пару лет?
— Общение заметно уменьшилось. Личные контакты с иностранными коллегами у меня сохранились, и я редко слышу о случаях, когда это произошло с другими. Однако официальные контакты с их стороны прекратились гораздо строже, чем с нашей. Сейчас визит из России вызывает статус «персона нон грата». К вам могут проявлять радушное отношение на официальном уровне, но откажут в любой помощи с организацией вашей поездки, а университет не направит своих исследователей в Россию. Мы практически не посещаем европейские конференции, поскольку здесь возникли визовые и финансовые трудности.
В настоящее время мы стремимся это исправить. Я стараюсь посещать те места, куда можно добраться без необходимости получения визы, например, Сербию и Китай. Недавно был в ОАЭ, в университете Абу-Даби. Однако количество контактов значительно сократилось, и оформление новых проектов стало затруднительным, хотя переписка продолжается. Иностранные ученые получают время на нашем телескопе, и мы также прилагаем усилия для подачи заявок на использование зарубежного оборудования, иногда с положительным результатом.
Я обеспокоен тем, что поездки экономически и с точки зрения затрат личного времени и сил становятся нецелесообразными. Существует вероятность отставания в различных сферах жизни. Мы прилагаем усилия, чтобы избежать этого.
Второй вопрос связан с публикациями. Он включает в себя как наши сегодняшние трудности, так и проблемы, вызванные общим кризисом в издательском деле. Например, упомянутый ранее английский журнал перешел на модель открытого доступа, что означает, что авторы должны оплачивать публикацию. В наших реалиях оплата представляет собой проблему, и ее осуществление затруднено из-за ограниченного доступа к платежным системам.
Вдобавок к этому, ряд российских институтов, включая организации, занимающиеся астрономическими исследованиями, находятся под санкциями в США. При этом в издательствах отмечают, что, хотя они не могут отказать в публикации по национальному признаку, рецензирование работ из институтов, включенных в санкционные списки, невозможно, поскольку это подразумевает экспертную оценку деятельности организаций, находящихся под санкциями».
В подобной ситуации оказались, например, МФТИ и ФТИ имени Иоффе. Закрытие возможности публикации в ряде ведущих научных журналов ставит вопрос о том, как сохранить результаты исследований и обеспечить их доступность. К этому добавляется и наша непростая история, связанная с издательством Pleiades. ( Издание российских научных журналов на английском языке столкнулось с существенными задержками вследствие разногласий между издательствами и РАН. — прим.ред.)
Некоторые молодые люди уехали за границу, и хотя это нельзя назвать отъездом самых квалифицированных специалистов, это, тем не менее, стало переменой. В нашем случае процент таких уехавших невелик, однако, судя по некоторым московским институтам и университетам, это явление имеет место.
Специалисты либо переходят в другие компании, либо покидают сферу IT — это обычная практика. Подобная ситуация нежелательна, поскольку затрудняет возвращение квалифицированных кадров».
Я имел опыт работы с аспирантами в Иране. В этой системе аспирант имеет возможность выбрать научного руководителя из любой страны, и ему предоставляется оплачиваемая длительная виза сроком до четырех месяцев. Однако получение четырехмесячной визы в Россию в обозримые сроки представляется крайне затруднительным.
Аспирантка приехала ко мне на месяц, и что дальше? Я знаю случаи, когда у нас работали иностранные специалисты. Для этого требуется очень мотивированный иностранный ученый, имеющий прочные личные связи и обладающий определенными качествами. Здесь крайне затруднительно создать четкие и прозрачные правила, понятные для иностранных коллег.
— У российских ученых в настоящее время отсутствуют передовые телескопы, но это подразумевает, что отечественная наука является менее качественной? Стоит ли вообще заниматься астрономией в России?
— Я убежден, что необходимо поддерживать «разнообразие видов». В моей области российской науки, как мне кажется, оно особенно заметно. И я хочу, чтобы оно не исчезло.
Несмотря на имеющиеся недостатки, наша организация обладает сильными сторонами, которые порой оказываются более значимыми. Я убедился в этом во время пандемии коронавируса, когда наш телескоп вновь стал самым крупным оптическим телескопом, функционирующим на всей планете. Так, например, нам удалось провести спектроскопию ядра кометы, которое начало разрушаться на глазах.
Мы придерживаемся определенных подходов: в некоторых случаях предоставляем большую свободу для творчества, что иногда связано с более низкой стоимостью. Однако, на мой взгляд, крайне важно, чтобы это было сохранено.
В моей области исследований большинство астрономов трудятся за рубежом. Мне необходимо поддерживать с ними связь. Однако, важно сохранять и развивать свою собственную сферу деятельности. Это связано с тем, что на ней может появиться что-то весьма любопытное.
Возможно, мы сможем предложить альтернативную сферу деятельности, где можно будет реализовать новые идеи. В нашей команде есть высококвалифицированные специалисты, однако ключевым фактором является то, что мы предлагаем несколько иную стратегию. Необходимо сохранить этот принцип.
Работа выполнена при финансовой поддержке Министерства науки и инноваций Российской Федерации в рамках реализации федерального проекта «Популяризация науки и технологий», регистрационный номер 075-15-2024-571.