Scienty

В чем состоит деятельность ученых Института экологии горных территорий имени А.К. Темботова РАН? Какие научные исследования там проводятся? Как часто приходится сталкиваться с противоречиями между экологической политикой и краткосрочной экономической выгодой?
Как горные экосистемы реагируют на влияние человека? Насколько угрожающими являются процессы в Приэльбрусье, и что можно предпринять? Об этом рассказал член-корреспондент РАН Фатимат Асланбиевна Темботова, директор Института экологии горных территорий имени А.К. Темботова РАН.

— Как директор института, названного именем отца-основателя, объясните, в чём нужда состояла в создании подобного учреждения?

Мой отец с 1957 года, окончив Кабардино-Балкарский госуниверситет, остался там и трудился на кафедре зоологии. Его всегда интересовала не столько зоология, сколько биогеография и экология животных, в частности млекопитающих. Базово — териолог, специалист по изучению млекопитающих. При этом очень большое место в его деятельности занимала природоохранная направленность. Он долго защищал леса Кабардино-Балкарии. Но, понимая, что возможности кафедры ограничены — не очень большое количество сотрудников, учеников — решил создать институт. Кстати, в этом его поддержал академик-секретарь отделения биологических наук Владимир Евгеньевич Соколов. Часто работали вместе, у них были совместные публикации.

— Вашему институту исполняется 30 лет? Какую научную деятельность ведёте в настоящее время?

За тридцать лет в исследованиях произошли серьёзные изменения. В начале работы сосредоточились на териологических объектах, специалистов других направлений не было. Сейчас, по моему мнению, стали Институтом экологии горных территорий, изучающим горы и их составляющие. Кавказ — главная горная система наших исследований. Параллельно появилось множество лабораторий: почвенно-экологическая, геоботаническая, по мониторингу лесных экосистем.

Следующее направление — это изучение экологии и биологии беспозвоночных животных, а также экологии и эволюции позвоночных. В структуре института есть лаборатория горного природопользования, занимающаяся вопросами охраны и восстановления природы, рационального использования ресурсов. Входит ли весь этот круг интересов в экологические исследования — решать вам.

Недавно побывала в Приэльбрусье. Взошла на Эльбрус, пусть не до самого верха. Мне кажется, растительный и животный мир испытывает огромную нагрузку из-за деятельности человека. Туристам показывают, как тяжелой техникой долбят Эльбрус, становится все меньше снега, а коренным обитателям всё труднее найти укрытие. Как чувствует себя природа, учитывая курортную зону и постоянное вторжение человека на природные территории?

Вы совершенно точно оценили положение вещей. Если бы видели, как выглядел Приэльбрусье 25 лет назад, были бы ещё больше удивлены происходящим. Особенно в Баксанском ущелье. Там две основные точки активного освоения — гора Чегет и Эльбрус. За последние 25 лет там творится настоящий хаос. Строят всё и везде, не обращая внимания на то, что это национальный парк и нужно сдерживать развитие. Но для бизнеса, малого, среднего и большого, самое главное — это зона отдыха (альпинистов, лыжников и туристов). Природа их мало волнует. Честно говоря, это печально, а главное — недальновидно.

Как экосистема реагирует на происходящее? Есть ли значительные перемены, или она адаптируется к ситуации?

В районе Терскола у подножия Эльбруса вырубили много древесно-кустарниковой растительности для инфраструктуры. Такая растительность важна в горах, так как предотвращает эрозию ландшафтов, удерживая грунт и почву. На Чегете с одного склона регулярно сходят лавины, но березы и сосны спасают территорию: корни деревьев остаются после лавин, и почва мало повреждается. У подножия Эльбруса вырубка может привести к осыпям, оползням и деградации территории. Жизнь покажет, но это, по моему мнению, неправильно.

Если жизнь покажет, что случится то, о чем говорится сейчас, будет грустно, ведь уже поздно будет что-либо изменить. Эльбрус — вулкан, а вулканы имеют свойство просыпаться. Какие оригинальные научные разработки имеются в институте — то, чем вы особенно гордитесь?

В институте недавно получили результаты о субальпийских и альпийских лугах. Древесно-кустарниковая растительность защищает горные экосистемы, почву и ландшафты. Травянистая растительность выполняет ту же функцию — удерживает почвенный покров, защищая его от ветровой и водной эрозии. Бесконтрольный выпас скота может быть разрушительным. Влияние перевыпаса сравнимо с уничтожением древесно-кустарниковой растительности, что в итоге приводит к деградации субальпийских лугов и ландшафтов.

Ученые из трех лабораторий — мониторинга лесных экосистем, геоботаники и почвы — выделили четыре стадии деградации субальпийских лугов. Установлено, сколько скота необходимо выпасать для достижения той или иной степени деградации. Разработаны меры, чтобы не довести луга до последней стадии, когда нет растительности и остаются голые склоны, подверженные ветровой и водной эрозии, которая приведет к осыпям и оползням.

— Что тут можно сделать?

Главное — нормирование поголовья на участках лугов. Идеальная стадия — неповрежденная. Вторая — при расчете выдерживает определенное количество скота. Третья — минимальный выпас возможен. Четвертая — участки оставлять «под пары», как делали предки. Хорошо известно, что люди никогда не выпасали скот на одних местах долгое время. Перегоняли с одного участка на другой при истощении и оставляли для восстановления. Сейчас такого дифференцированного подхода нет, что негативно сказывается на растительности и почве.

— А что с животными, питающимися на этих лугах?

Представьте, домашний скот пасется на высотах, где жили естественные копытные, удалявшие травянистый покров. Теперь турам приходится подниматься в альпийские луга и прятаться в субнивальном поясе. Никто не рассчитал оптимальное соотношение диких и домашних животных для экосистемы. Ведь это среда обитания туров, объектом валютной охоты! Мы обращаем внимание на сельское хозяйство, но охота может приносить доход республике. Важно найти баланс между выпасом скота и дикими копытными в горах.

— Вы провели исследование, получили конкретные результаты, точно определили, как нужно действовать для сохранения фауны и флоры. Что происходит с этой информацией далее? Кто-то руководствуется вашими рекомендациями?

Однозначный ответ здесь невозможен. По охране редких видов обращают внимание. В республике создан питомник для разведения кавказской серны, очень редкого подвида, занесенного в Красную книгу КБР. Её осталось совсем мало: по оценкам экспертов — всего 250–300 голов.

С другой стороны, питомник создан в нетипичных для серны условиях — в степной зоне КБР. Руководство ГООХ — Нальчикское опытно-охотничье хозяйство — нас услышало, и мы можем влиять на процесс восстановления численности серны. Ведь серна — горное животное, хорошо чувствующее себя в неустойчивых горных ландшафтах. Здесь же — равнина, степь, жара, отсутствие укрытий и условий для того, чтобы детеныши научились вести себя на скалах.

В этом году в некоторых вольерах для малышей возводят специальные конструкции из бетона, где те смогут совершенствовать природные инстинкты и навыки.

— По сернам всё понятно, а что насчёт выпаса скота? Где можно пасти животных, где нельзя?

Эта деятельность связана напрямую с Министерством сельского хозяйства. Разработки, полученные примерно три года назад, мы пытались представить руководству. Стремились донести мысль о необходимости грамотной организации работы животноводства в горной местности. Пока нас не слушают.

Наша страна до сих пор далека от цивилизованных экологических взглядов.

Проблема именно в этом! Когда поднимался вопрос о наших лесах, я ходила в правительство и говорила: если вырубим леса, начнутся проблемы. Леса укрепляют грунт и берега, а без них это действие прекратится. Затем начнётся разрушение почвенного покрова. Потом будут только сели и оползни. А в горах живут местные жители, которые зависят от ресурсов гор. Что произойдет, когда мы разрушим горы с их уникальной средой обитания? Жителям негде будет жить, они спустятся на равнину. Но Северный Кавказ — одна из самых густонаселенных территорий страны. Это будет катастрофа и в социальном плане.

— Туристы останутся без места, ведь любители путешествий ценят эти земли.

Конечно! Такой доход также сразу прекратится.

Какие научные планы у вас есть, что бы вы хотели реализовать?

Как директор, я старалась не вносить резких изменений, а поддерживать существующие направления. Мы двигаемся в правильном направлении: нас узнают и знают в научном сообществе. Мы отпочковались от Института проблем экологии и эволюции им. А.Н. Северцова, где относятся к нам как к родным.
Самое трудное — это недостаток кадров. Молодежь не идет в фундаментальную науку из-за низкой зарплаты. Необходима молодая кровь, ведь институт — это место долгосрочной перспективы. В науке есть возможность бесконечного роста от лаборанта до доктора наук. Нам нужно развивать существующие направления и использовать новые методы.
Благодаря скромным финансам мы создали лабораторию молекулярно-генетических исследований, где сотрудники работают на современном уровне. Это направление помогает в природоохранной деятельности и экологических исследованиях.
Отличный пример — работа с благородным оленем Кавказа. Для его восстановления провели молекулярно-генетические исследования, чтобы понять регионы для завоза оленей.

— Ваш отец окончил Кабардино-Балкарский университет, и вы тоже его окончили. У вас был повод заниматься наукой, хотя вы знали, что больших денег не заработаете. Что бы вы сейчас сказали молодым людям, которые учатся в университете, чтобы заинтересовать их вашей наукой, мотивировать прийти к вам работать?

Жизнь — короткое путешествие. Формирование базиса информационной составляющей головного мозга происходит преимущественно в молодости. Желание заработать сейчас, а потом заняться наукой — неэффективный подход. Потребуется жертвенность: меньше материальных благ, зато присутствует интерес, который будет сопутствовать всю жизнь. Главное — это интерес, он сделает тебя активным и привлекательным как для окружающих, так и для самого себя. После 40 лет люди будут гордиться тем, что занимались наукой.

Молодые чтецы спросят: если поступлю по скромному расчету, то буду интересен, но не услышан. Что тут скажешь? Когда наша страна достигнет осознания экологических проблем?

Двадцать пять лет назад и раньше, когда Асланби Казиевич Темботов был сотрудником кафедры зоологии нашего университета, слово «экология» отсутствовало в лексиконе власти и университета. Все хорошо понимали, что такое ботаника или зоология, но экология как наука не воспринималась. На моем веку это было очевидно: я видела, как отец боролся за продвижение своих идей, защищал природу, ему было тяжело. Сейчас мы точно можем сказать, что все, от власти до домохозяек, знают про экологию или имеют о ней представление. Это уже прогресс! Отмахнуться от экологических проблем теперь невозможно. Это становится немодным. Да, могут имитировать занятие экологией, но отмахнуться — нет.

Есть ли надежда, что через 25 лет будет осуществляться реальная защита природы?

Верю, что произойдёт перемены, ведь это уже началось. К сожалению, очень медленно. Финансовые интересы в первую очередь – и у властей, и у хозяек дома.

Фото из личного архива Ф. А. Темботовой