Scienty

Как развивалась нейрохирургия в России? Какие ключевые изменения произошли за это время? Что ждет будущее этой области медицины? Есть ли отличия между мозгом гения и мозгом обычного человека? Как сохранить ясность ума до старости? Об этом рассказывает выдающийся российский нейрохирург, академик Александр Николаевич Коновалов, почетный президент НМИЦ нейрохирургии им. ак. Н.Н. Бурденко.

Вы фактически ровесник этому научному учреждению. Родились вскоре после того, как на базе Рентгеновского института организовали первый в мире институт нейрохирургии. Первым его директором стал Николай Нилович Бурденко, именем которого он сейчас носит. Как вы думаете, почему именно Н.Н. Бурденко возглавил этот институт?

Первый институт возглавляли Василий Васильевич Крамер и Николай Нилович Бурденко. В.В. Крамер был прекрасным неврологом, а в то время операцию проводили только при точно поставленном диагнозе. Диагноз ставился по знаниям топической неврологии, экспертом в этой области был именно В.В. Крамер. Этот тандем организовал первую клинику на Солянке, потом переехали на Ульяновскую улицу (ныне Николоямская). В 1934 году вышел приказ о создании института. Изначально институт основывался не на одном человеке, и Н.Н. Бурденко всегда подчеркивал, что нейрохирургия — это комплексная специальность. Так было и остается по сей день, ведь вопросы требуют решения многими специалистами. В Институте нейрохирургии была сильная группа неврологов.

— Согласны ли Вы с тем, что это был первый в мире институт нейрохирургии?

Не согласен, поскольку первый в нашей стране научно-практический Институт хирургической невропатологии им. А.Л. Поленова был создан раньше, в 1926 году. Но точно могу сказать, что нейрохирургия началась не в Москве и даже не в Ленинграде, а в Казани. Там были великолепные неврологи — В.М. Бехтерев, Л.О. Даркшевич. Особенно активен был В.М. Бехтерев. Он был прекрасным анатомом, неврологом, психиатром, очень хорошо знал топическую диагностику нервной системы. Считал, что неврологи сами должны научиться оперировать больных. Но получилось так, что он просто находил опытных хирургов, которые осмеливались оперировать на головном мозге. Параллельно подобные операции на мозге проводили общие хирурги, следуя советам и указаниям Л.О. Даркшевича. Позже В.М. Бехтерев переехал в Ленинград и стал работать в Военно-медицинской академии. И здесь произошло несколько знаменательных событий. В.М. Бехтерев выбрал себе в помощники молодого талантливого хирурга Л.М. Пуусеппа, который, по сути дела, становится первым российским нейрохирургом. Для выполнения операций на нервной системе В.М. Бехтерев создает в 1897 году первую в мире специализированную нейрохирургическую операционную. Особого оборудования там в первое время не было, хирургия была достаточно примитивна, но она предназначалась только для операций на головном мозге. Через несколько лет, в 1902 году, было открыто первое специализированное отделение для нейрохирургических больных, которое возглавил Л.М. Пуусепп, а в 1909 году он организовал самостоятельную кафедру, тоже, по всем сведениям, первую в мире. А когда началась война и появилось множество раненых с повреждениями головы, спинного мозга, возникла необходимость создания специальной нейрохирургической службы и был организован специализированный нейрохирургический госпиталь, во главе которого встал Л.М. Пуусепп.

— Помните вашего отца — выдающегося невропатолога, академика Николая Васильевича Коновалова. Чем, по вашему мнению, вы обязаны ему?

Интерес к неврологии был, пожалуй, главным мотивом. В то время это была одна из самых сложных специальностей. Диагноз, как я уже говорил, ставился на основе глубокого знания анатомии мозга, топической неврологии, особенностей клинических проявлений при поражении разных зон мозга, а также литературы по заболеваниям мозга. У отца была обширная библиотека, а владение многими языками позволяло ему отлично разбираться в этой сложной, но увлекательной специальности.

Ваш отец был врачом Сталина и принимал участие в расчленении тела после смерти.

Отец работал консультантом Главного медицинского управления Кремля. Это событие незабываемо для меня и моей семьи. Начало весны 1953 года. В разгаре «дело врачей». Мы жили в доме, построенном специально для врачей. Каждый день поступали сообщения о том, что известных профессоров, академиков увозят. Все жили в постоянной тревоге, ожидая своей очереди. 3 марта, о болезни Сталина еще ничего не известно, и вдруг раздается стук в дверь. Два незнакомых человека вежливо говорят: «Николай Васильевич, вы должны поехать с нами». Тревога прошла к вечеру, когда по радио сообщили о болезни Сталина.

Много раз отец рассказывал о переживаниях, связанных с болезнью Сталина, его смертью и особенно с моментом вскрытия, проведённого при участии членов Политбюро и вооружённой охраны. Страшно представить, что если бы диагноз «кровоизлияние в мозг» не подтвердился. Напряжение прошло только после того, как академик А.И. Абрикосов разрезал мозг и вывалилась гематома.

В прошлом считалось, что в мозгах выдающихся людей было нечто уникальное. Для изучения причин гениальности создавались институты, исследующие, например, мозг Ленина или Сталина.

Про мозг Сталина ничего не скажу, думаю, что его специально никто не исследовал. А вот про мозг Ленина действительно был создан институт для изучения его особенностей. В нашем институте работал выдающийся профессор С.М. Блинков, принимавший участие в исследовании мозга Ленина и многих известных личностей — В.Л. Дурова, К.Э. Циолковского, В.В. Маяковского и ряда других. Я читал его записи.

— Он нашел причину гениальности?

Он считал, что определённые характеристики строения могли влиять на способности человека. Сейчас известно, что устройство и работа мозга не совпадают.

Что определяет выдающиеся способности, особенно в области науки?

— От Бога, в которого я не верю.

— Вы трудитесь в этом институте почти семьдесят лет, фактически всю свою сознательную жизнь. По-моему, вы первым применили микроскопию в нейрохирургии. Как это происходило?

— Опять «первый»… Нет, далеко не первый. Были времена, когда микрохирургия стала применяться во всех странах. У нас — позже. В нашей стране первым был нейрохирург из Минска профессор Эфраим Исаакович Злотник. Микрохирургия не сводится к использованию микроскопа для операций на мозге, это научное направление, включающее исследование анатомии мозга на микроскопическом уровне, изучение физиологии мелких структур и образований мозга, создание принципиально новых хирургических инструментов.

— Где вы установили свою первую микрохирургическую аппаратуру? Говорят, что это было в церкви. Верно ли это?

В церкви располагались операционные во время войны. Здание института плохо приспособлено для медицинских задач. Раньше это был пансион для детей бедных дворян на 100 мальчиков. Во время войны здание стало госпиталем для тысяч раненых. Невозможно представить! От Белорусского вокзала шел трамвай, перевозивший раненых к стенам госпиталя. Постоянный поток раненых поступал в здание бывшего пансионата. Помещение домовой церкви переделали в операционный блок. Он просуществовал многие десятилетия до завершения строительства нового здания института. Сейчас там опять действующая церковь, и это правильно.

В церкви высокие сводчатые потолки. Первый купленный нами микроскоп был потолочной фиксации, прикрепить его к такому высокому потолку оказалось нереально. Нам пришлось обратиться за помощью к ракетчикам, которые придумали нечто похожее на большую ракету, которая крепилась к потолку, а уже к ней — микроскоп.

— Помните ли вы свою первую операцию?

Операция ускользнула из памяти, но первое осложнение сохранилось в деталях. Был больной с патологией, казалось бы, безобидной. У него была опухоль сосудистая мягких тканей головы. Никто не предполагал, что удаление опухоли может закончиться плохо. Опухоль удалили без особых трудностей, но больной погиб от кровоизлияния в мозг, поскольку внешние сосуды оказались связаны с внутренними. Все это отчетливо помню, даже фамилию его не забыл.

За сорок лет руководства этим институтом что принципиально преобразилось?

Главное — развитие микрохирургии как нового научного и лечебного направления. Это другой уровень хирургии с совершенно другими результатами. Микрохирургия совершенствуется, развивается. Ученик и коллега Давид Ильич Пицхелаури из небольшого грузинского города достиг удивительных успехов. Он изменил конструкцию микроскопа, придумав к нему управляющий шлем. Это дает много возможностей. Обычно хирург руками меняет положение микроскопа, увеличивает его, регулирует освещение и т. д. Здесь же все делается за счет движений головы, губ и подбородка. Поэтому хирург всегда видит оперируемый объект очень ясно. Это позволяет удалять огромные опухоли через отверстие величиной с небольшую монету. Это виртуозная работа, пример того, что микрохирургия — не застывшее направление, оно развивается.

Возникла эндоскопическая хирургия, которая сейчас применяется очень широко. Важным моментом стало создание первого в стране Центра радиохирургии. Это облучение различных объектов в головном мозге, чаще всего опухолей, на основе стереотаксических расчетов. Создание под землей специального отделения для радиохирургии — важный этап в истории института. Прошло ровно 20 лет, скоро будет отмечаться это событие. За все эти годы центру удалось оснастить отделение самыми современными приборами. Метод лучевой терапии во многом дополняет, а иногда заменяет хирургию.

Примерно четыредцать лет назад в Институт нейрохирургии попали две девочки с срастанием черепов — краниопаги.

— Это известные сиамские близнецы, разделенные вами.

Я вспомнил об этом неслучайно. В те времена уже имелась возможность оценить сблизившиеся девочки, проанализировать ситуацию и выполнить операцию успешно. Она была сложной из-за двух существ. В операции должны были участвовать две бригады хирургов. Это стало началом разработки важного раздела нейрохирургии — реконструктивных операций при уродствах развития черепа у детей, — а американские коллеги оказали нам серьезную помощь.

Лечение таких пациентов проводится сейчас в различных медицинских учреждениях страны, однако впервые оно осуществлялось именно здесь, в этом здании. Главным успехом стало возведение нового современного сооружения и его комплексное оснащение всей современной техникой для нейрохирургии — чрезвычайно сложной и невероятно дорогой.

— А что осталось неизменным с тех пор, со времен Н.Н. Бурденко?

Его портрет висит в моём кабинете. Нейрохирургия меняется очень быстро. Когда я пришел в институт молодым человеком, мне казалось, что можно придумать удивительные инструменты и приборы, которые облегчат труд нейрохирурга. Например, выполнение трепанации черепа. В то время её осуществляли весьма примитивными инструментами. Пока я фантазировал в надежде изобрести что-то вроде ключа от консервной банки, уже придумали краниотомы, которые с легкостью делают отверстие в черепе любой формы и величины.

Диагностика всегда являлась самой сложной частью нейрохирургии и многих других специальностей. Появились компьютерная томография и магнитно-резонансная томография. Эти методы постоянно совершенствуются, открывая новые возможности. Благодаря им голова, а также всё тело стали прозрачными.

Цифровые технологии развиваются, и некоторые хирурги считают, что современному доктору не нужен большой объём знаний, поскольку можно обратиться к искусственному интеллекту за информацией. Изменится ли тогда роль врача и увеличится ли роль ИИ?

— О искусственном интеллекте много говорят, но я бы не назвал это настоящим интеллектом. Это сложное кибернетическое устройство, помогающее человеку решать трудные задачи. Интеллект — это способность не только решать сложные задачи, но и осознавать существование, место в природе и ставить задачи соответственно. Создать искусственный интеллект, способный мыслить, я не представляю возможным. Мозг человека невероятно сложно устроен: миллиарды клеток с бесконечными, постоянно меняющимися связями. О его работе мы пока имеем довольно смутное представление, в будущем узнаем больше, но, вероятно, не поймем, как сложный механизм мозга превращается в сознание, рождается мысль, как материальное становится идеальным. Понимание перехода из материального в нематериальное недоступно и, скорее всего, будет недоступно человеческому интеллекту, а тем более искусственному.

— Что вы поняли за эти годы о мозге?

Мы мало знаем о мозге. Хотя люди думают, что нейрохирурги, наблюдавшие и работавшие с ним всю жизнь, владеют полным знанием, это утверждение ошибочно. Знания существуют, но ничтожно малы по сравнению с необходимостью их расширения. Мы разбираемся в том, что удаляемо и недоступно, о последствиях операций, которые могут привести к неизлечимым травмам, таким как смерть или паралич. Можем ли мы предотвратить это? Да, готовы. Понимаем механизмы памяти человека. Но все это приблизительно. Мозг — объект бесконечного изучения, тайны которого никогда не будут полностью раскрыты.

— Говорят ваши коллеги, что мозг — величайшая тайна Вселенной. Согласны вы с этим?

Важно не яркие слова, а суть. Думаю, мозг — наилучшее и совершеннейшее творение природы.

— Что вы хотели бы успеть понять про мозг?

Весь медицинский мир – сплошные загадки и трудные задачи. Думаю, для нейрохирурга самое важное – вылечить пациента, например, удалить опухоль мозга так, чтобы все функции мозга остались, операция не повлияла на личность больного, его интеллект.

— Александр Николаевич, Вам девяносто один год, а Вы каждый день работаете, всё ещё оперируете…

Сейчас мало оперирую, осознавая, что мой период активной работы подошёл к концу.

— Вы не можете не оперировать? Это ваша потребность?

Это важно для жизни, его нельзя просто списать на привычку. Жизнь без него кажется неполноценной.

Не всякий способен трудиться в столь преклонном возрасте. Вы делаете для этого что-нибудь особенное?

Не занимаюсь ничем, но считаю, что единственный способ преодолеть неизбежные последствия старости — непрерывный труд.

А каких других секретов вы знаете?

— Еда должна быть максимально простой, чем проще, тем лучше. Об этом говорил академик Н.М. Амосов, известный кардиолог, который старался питаться простотой и в малом количестве. Тогда меня это удивило, но со временем понял: так оно и есть. Еда — не смысл жизни, а как заправка на автостанции.

— А смысл жизни — это работа?

Возможно, есть и другие увлечения, интересы. Много лет я занимался горными лыжами.

— В сети говорят, что вы излечили шестнадцать тысяч пациентов. Что вы думаете об этом числе?

— С сомнением. Никогда не подсчитывал совершенное число операций. За длинную жизнь – тысячи оперированных пациентов.

Расскажите о сложных операциях, которые завершились хорошо.

Проводилось много удачных операций, некоторые, такие как раздел краниопагов, достаточно известны, однако в памяти чаще сохраняются неудачные операции, ошибки, не оправданные осложнения.

— Каким вы видите будущее нейрохирургии?

Предсказание — дело неблагодарное. Сейчас любая специальность развивается с невероятной скоростью. Успехи нейрохирургии зависят от развития других областей науки, например того же ИИ, активно входящего в нашу жизнь, и которым занимаются математики, физики, программисты. Будущие успехи во многом зависят от достижений химиков, генетиков, разработки и совершенствования диагностических приборов, таких как магнитно-резонансная томография, а этим занимаются не медики, а инженеры-физики. Думаю, роль самой нейрохирургии как метода лечения будет постепенно уменьшаться. Сейчас появляются более щадящие и в ряде случаев более эффективные методы лечения различных заболеваний мозга, такие как радиохирургия, таргетная терапия и др. В свою очередь, нейрохирургические вмешательства станут более точными и менее рискованными.

— Множество хирургов утверждают, что наилучшей операцией является её отмена. Полагаю, вы разделяете эту точку зрения. А нейрохирургия в этом направлении движется?

Хирургия в будущем утратит свое первостепенное положение, сменившись другими способами терапии.

Не печалит ли вас то, что вы, посвятивший всю жизнь нейрохирургии, всё же сталкиваетесь с таким…

Я справлюсь с этим, даже если буду расстроен, то не надолго. В целом грустно, поскольку нейрохирургия — одно из самых интересных направлений в медицине.