Арктика — это не только океан, но и шельф, его богатства. Как с ним обходится человек? Это тема второй беседы нашего корреспондента Вячеслава Терехова с академиком Михаилом Флинтом.
Арктика — живой организм
Корр.: Экономика заставила нас больше обратить внимания на шельф?
Флинт: Отчасти это так. Сейчас активнее занимаются арктическим шельфом. Он огромен, при этом России принадлежит 74% этой уникальной природной территории. Арктический шельф — это огромные углеводородные ресурсы, это важнейшие климатические процессы, уникальные легко ранимые человеком экосистемы, огромные накопленные прошлыми поколениями экологические риски, потенциальные биологические ресурсы, область производственной деятельности человека и многое другое. Углеводородное ресурсы арктического шельфа — это наше энергетическое будущее. Все это говорит о важности арктического шельфа для страны. Если говорить об углеводородных ресурсах, то они есть и за пределами шельфа глубже 200 м. Пока их оценивают как трудноизвлекаемые и неизвлекаемые. Я говорю «пока», потому что, когда понадобится, найдется способ их извлечь.
Активность человека на арктическом шельфе, естественно, очень жестко влияет на состояние арктических экосистем. Я имею в виду те хозяйственные мероприятия, которые на нем проводятся и будут проводиться. Надо понимать, что Арктика — это живой и очень нежный «организм», постоянно живущий в условиях очень низких температур. Она не выносит, если можно так образно сказать, грубости. Я имею в виду грубой деятельности человека.
Такой пример. Самый крупный в истории разлив нефти произошел в Персидском заливе во время войны Ирака и Кувейта, в море попало около 1,5 млн. тонн нефти. Но это район с высокой температурой моря и активные биогеохимические процессы помогли людям бороться с этой бедой, уже сейчас она осталась только в памяти, последствий нет. А вот в 1989-м, то есть более 30 лет тому назад, у берегов Аляски разбился танкер «Эксон Валдиз», в море попало чуть более 40 тыс. тонн нефти — сравните цифры. Так вот, до сих пор там следы нефти есть, потому что холодная температура не позволяет природным процессам расщеплять нефть. А ведь в Артике нефть может попасть в лед. Лед — сложная система, он пористый, впитывает в себя разлившуюся нефть, и извлечь ее оттуда невозможно. А потом лед может переноситься на большие расстояния, распространяя загрязнение. Кроме того, попав в лед, нефть пагубно влияет на ледовую флору и фауну, играющую огромную роль в арктических экосистемах. Поэтому активность человека на арктическом шельфе требует очень и очень большого внимания и должна быть специально адаптирована.
Прогнозы по изобилию нефти и газа в Арктике преувеличены?
Корр.: Сейчас нередко можно прочитать, что изобилие нефти и газа, которые предполагалось найти в Арктике, на самом деле сильно преувеличено.
Флинт: Очень хороший вопрос, но на него нет однозначного ответа. Точная оценка запасов углеводородов на арктическом шельфе — задача очень трудная. Вообще оценка запасов и разговоры о них — это одно, а результат обследования месторождений — это другое. И совсем не потому, что нет точных сведений о запасах — они, безусловно, большие. Но в разговоры о них вмешивается экономическая политика. Кому-то хочется сказать, что там очень большие запасы, а кому-то, наоборот, что они недостаточно большие, чтобы ими сегодня заниматься, серьезно учитывать в балансе будущего, а тем более спорить, кому они принадлежат. Прогнозы, безусловно, постоянно делаются, но, повторюсь, в них содержится большая доля геополитики, экономики, попытки влиять на цены.
Корр.: Можно говорить все, что угодно, но известно Штокманское месторождение на шельфе Баренцева моря.
Флинт: Отвлекусь немного. Это месторождение в 1981 г. открыли ученые нашего Института океанологии РАН. Они работали в Арктике на судне «Профессор Штокман», замечательное было судно, которое сейчас, к сожалению, по непонятным причинам выведено из эксплуатации. Так вот, наши ученые обнаружили в определенном месте геофизическую аномалию, а потом пришли туда те, кто направленно занимается разведкой газа и нефти, нашли месторождение и назвали его в честь первооткрывателей — Штокманское. Да, это одно из крупнейших месторождений газоконденсата в мире.
Корр.: Про это месторождение идут большие споры. В частности, почему оно не разрабатывается?
Флинт: Дискуссии можно вести сколько угодно, но одно могу сказать, что, к сожалению, у нашей страны сегодня нет технологии разработки этого морского месторождения на глубинах немногим более 300 м.
Корр.: Вообще не существует еще такой технологии?
Флинт: Ну, почему же, существует. Например, на шельфе Норвегии на глубине ~350 м в 1979 г. открыто месторождение Тролль. Напомню – Штокмановское открыто в 1981 г. Тролль уже давно разрабатывается — с 1996-97 гг. дает природный газ и нефть. Создана самая большая и технически сложная добывающая платформа в мире. 16 лет от открытия по масштабной добычи ресурса.
Я не берусь дискутировать по этому поводу, но думаю, что не разрабатываем мы «Штокмановское» не только из-за отсутствия технологии. Если надо будет, создадут. Просто большой необходимости сейчас его разрабатывать, по-моему, нет. Считается, что достаточно того, что мы имеем на суше и на шельфе на Дальнем Востоке.
Немного истории: когда-то там ходили мамонты!
Корр.: Арктический шельф за всю историю Земли неизменен в своих размерах?
Флинт: Изменялся, и еще как! Но, не в размерах, а по природным условиям, которые там были. Более 10 тысяч лет назад на месте, которое мы сейчас называем арктическим шельфом, была суша, и природа была богатой, о чем говорят осадки на морском дне. Гуляли ли по этой суше мамонты — неизвестно, их останков на морском дне не найдено. Но это весьма вероятно, поскольку они населяли многие острова сибирских морей, а между этими островами в те времена была суша — море начиналось там, где сегодня стоит отметка глубины 110-120 метров. Мы знаем, что мамонты жили на острове Врангеля, Новосибирских островах. Более 10 тыс. лет назад великие сибирские реки протекали через шельфовые равнины и впадали в Центральный глубоководный Арктический Бассейн, а не там, где они сейчас формируют эстуарии и дельты. Специальными методами на современном шельфе можно увидеть их палеорусла.
Белый медведь – это мощная природная машина!
Корр.: За тысячелетнюю историю природа много изменила на «шапке мира». Но сейчас мы можем сказать, что деятельность человека не влияет пагубно на арктические экосистемы? Разработки шельфа не могут не сказаться на жизни животного мира, например, самого известного и сказочного белого медведя?
Флинт: Белый медведь! Сколько правдоподобных и вымышленных историй про него рассказывают! Это действительно абсолютно потрясающий и необыкновенно приспособленный к арктическим условиям зверь, который спокойно осваивает новые территории за пределами его традиционного ареала. Его и медведем не надо было называть, это мощная природная машина, совсем не похожая на привычного нам бурого медведя.
Так что происходит с белым медведем? Площадь льда в Арктике летом, как мы с вами говорили, уменьшается, уменьшаются область и время успешной охоты на ластоногих, его основной пищи. И белый медведь начинает активно выходить на арктический берег. На нашей территории я примеров не знаю, и потому расскажу про Аляску. В отличие от наших северных территорий там много мелких речушек, которые переполнены рыбой, приходящей на нерест. Белый медведь быстро нашел, что ему выгоднее жить здесь, а не на льду, и начал осваивать новую территорию. На ней он столкнулся с ее естественным обитателем — медведем гризли, который считает эту местность своей, но в возникшей конкуренции белому медведю явно проигрывает! Так что белый медведь найдет форму, в которой сможет адаптироваться к меняющимся условиям в Арктике.
Помимо этого замечательного животного, есть ластоногие, в своем жизненном цикле связанные с арктическим льдом. В частности, интересный вид тюленей, который может размножаться только, если сам себе построит на льду «домик». По-другому не может. С уменьшением арктического льда они теряют свой дом. Но ни разработки шельфа, ни даже Северный морской путь здесь ни при чем, это следствие масштабных климатических процессов.
Гуси- лебеди, вернее журавли … не в сказке!
Корр.: А птицы? Их берегут от человека?
Флинт: Не только берегут, но помогают выжить. Не могу не привести пример, который говорит о том, как мы бережем природу Севера. Пример, ставший уже каноническим — это «операция Стерх». Речь идет о белых сибирских журавлях, которых еще недавно оставалось всего несколько десятков пар. Вдумайтесь в эту цифру, это на всей Земле. С гордостью могу сказать, что модель по их спасению разработана моим отцом, известным орнитологом Владимиром Флинтом. На днях ему бы исполнилось сто лет. К сожалению, он ушел из жизни двадцать лет назад. Были предложения поместить журавлей в зоопарк и таким образом в изоляции от природы сохранить. Но отец разработал принципиально другую стратегию их спасения. Некоторое количество яиц журавлей забирали из природы, в специальных питомниках выращивали птенцов без контакта с человеком, помогали им адаптироваться, размножаться и не оставляли в неволе, а выпускали в природу в местах исконного обитания вида в Сибири. В этом деле участвовали орнитологи, экологи и другие специалисты. Помогло! Кстати это была замечательная международная программа. Уникальная «операция» по восстановлению популяции стерха даже заинтересовала нашего президента. Владимир Путин, если помните, когда был на севере, специально знакомился с жизнью белых журавлей.
Есть специальные программы по охране арктической белой чайки, арктического кречета, создается много территорий со специальным экологическим режимом, оберегающим гнездовья редких видов птиц
Севмор путь – богатство для нас или зло для природы?
Корр.: Говоря об Арктике, нельзя не остановиться на проблеме Северного морского пути. Его наличие для экономики — это огромное богатство. А для арктических экосистем?
Флинт: Скажу прописную истину: как всегда, при дилемме взаимоотношений человек — природа, все зависит от нашей культуры. Без сомнения, Северный морской путь использовать нужно, об этом люди начали думать почти 500 лет назад. В первую очередь СМП — это снабжение северных районов. Перевалка грузов по этому маршруту сейчас составляет около 36 млн тонн. Но только четыре или пять миллионов — это транзитные грузы. Все остальное — северное снабжение. Много это или мало? Для сравнения приведу Суэцкий канал. По нему перевозят миллиард триста миллионов тонн, проходят более 20 тысяч судов в год! Это говорит о нуждах морских перевозок и, как видите, потенциал нашего северного пути, связывающего Европу и Азию, огромен.
Корр.: Согласен, что потенциал большой. Но …,как всегда есть «но». А состоит оно в сравнении качества и количества: как много можно держать там ледоколов и судов, чтобы не нарушить тонкие природные равновесия? Суэцкий пример в этом смысле отличный: в канале качество воды оставляет желать много лучшего. Это свидетельство специалистов.
Флинт: Допустимое количество судов определить трудно. Это зависит не только от возможности экосистемы противостоять нагрузке, но и очень и очень во многом от самого человека. Например, источниками загрязнения могут быть не только нефтепродукты, сбросы с судов, шум, производимый судами. Последнее крайне негативно воздействует на млекопитающих. Есть, казалось бы, мелочи, но очень важные для экосистем. Например, мало кто обращает в этом смысле внимание на качество покраски судов. Их красят специальной токсичной краской, чтобы предотвратить обрастание, но борта трутся об лед, краска сходит, ее частицы попадают на дно, а те, в которых есть легкие включения, задерживаются в водной толще. Мы это впервые обнаружили в экспедициях последних лет. Ущерб от такого токсичного загрязнения может быть несравним с воздействием мелких частиц пластика.
Я назвал самую, казалось бы, неприметную причину загрязнения, а таких причин не одна. Главное, исследования арктических экосистем, кроме других результатов, должны помочь точно определять время и места, когда и где проход по морскому пути наиболее безвреден. Такое планирование, как и наука, которая должна его обеспечить, требуют и усилий, и дополнительных средств. Но иначе человек не сохранит природу. Не сохранит никогда.
И еще один важный момент, на котором я хочу остановиться: проводить экологические оценки и давать рекомендации, следить за состоянием арктических экосистем должны не работники тех фирм, которые эксплуатируют путь, не аффилированные с ними «экологические» структуры, готовые на любой ответ, а независимые научные эксперты самого высокого уровня. Так происходит во всех странах, где всерьез думают о сохранении среды обитания человека. Дело это государственное, и их слово должно быть главным. Я надеюсь, что решающее слово в этих вопросах будет принадлежать Академии наук и ее институтам.
Корр.: Это можно считать вашим советом правительству страны?
Флинт: Да. Повторю еще раз. Экологические обоснования и экспертизу нашей деятельности на Северном морском пути должны делать научные институты, а не фирмы, зависимые от тех структур, которые занимаются освоением ресурсов. А у нас это, к сожалению, повсеместно.
Фото: ondrejprosicky / ru.123rf.com